Сказание о Волконских князьях

На Красной площади торговые люди украсили свои лавки п славили победителей по рядам. А как дошли беляне до Спасской башни — заиграли по всей Москве колокола, сошли воины со сбоим воеводой с коней, людям поклонились и заплакали.

Через мост в Кремль и на всем пути до Успенского собора стояли по сторонам рядами в ярких кафтанах Стремянного царского полка стрельцы. Окольничий и воевода Волконский вошел со своими в собор и, повесив над алтарем восемь неприятельских знамен, молился о благословенном мире над всем Российским государством. Литургию служил и поучение говорил сам Иоасаф патриарх Московский и всея Руси.

По совершении службы подошли к Федору Федоровичу бояре и повели его под руки в Золотую палату на честной пир, а вельских ратников разобрали к себе московские стрельцы, кого какой полк ухватил не без драки. И пировали у себя в слободах по московскому обычаю с неделю или поболее.

СКАЗ О ЧЕСТВОВАНИИ ФЕДОРА ФЕДОРОВИЧА ВОЛКОНСКОГО В ГОСУДАРЕВОЙ ЗОЛОТОЙ ПАЛАТЕ

Богатым пиром почтил спасителя своего престола царь Михаил Федорович, посадил Волконского на видное место с боярами, супротив своего стола.

Боярин Федор Иванович Шереметев, наместник Псковский, сказал от имени государя речь и все заслуги воеводы объявил.

— И мы, великий государь, — говорилось в речи, — за ту твою твердостоятельную службу и промысел жалуем тебя, князя Федора, нашим государским жалованием. Даем в честь заслуг кубок серебрян, золочен с кровлею; шубу атласа волотного на соболях, пуговицы серебряны, золочены; вотчину из государевых дворцовых земель на 700 четвертей.

Тут подошли к князю Федору Федоровичу иные бояре. Встал Волконский, на четыре стороны поклонился, испил во здравие кубок жалованный, до краев налитый, а бояре ему новую шубу на плеча, старую сняв, положили. Отселе начался почестей пир и речи заздравные, песни и придворное хвастовство.

— Скажи мне, — говорит царь Михаил Федорович посреди пира, — чем еще тебя пожаловать, чего твоя душа желает?

— Прошу, государь, — отвечает немедля князь Волконский, — освободить бельских сидельцев от приказной волокиты, чтоб не ожидали они за свою крепкостоятельную службу жалования по многу лет.

Замолкли тотчас все пирующие, ожидая царского ответа. Но не пришел Михаил Федорович во гнев: велел у дьяков и подьячих снять сапоги, чтоб не выходили из приказа день и ночь, пока всем людям Волконского земель пожалованных не найдут и грамоты на них не выправят» От такой меры получили бельские сидельцы причитающееся им на третий день. В приказах, пока жив был князь Федор Федорович, по челобитным бельских сидельцев правили дела без задержки[43].

Вновь зашумел пир и бояре поносили Шеина, коим вместе с воеводой Измайловым были головы по обвинению в измене отрублены. Все хулили его гордыню, что по службе и по родовитости никого себе в сверстники не ставил, почитал себя выше всех бояр да еще говорил, что пока он в Смуту служил, многие за печью сидели и сыскать их было нельзя! Вспомнили бояре, что и Волконских Шеин обидел, приглашали Федора Федоровича дурные слова про него говорить.

— Вспомнил я об этом два присловия, — ответил Волконский. — Первое: «После рати много храбрых!» Второе: «Лепо нам бедами других спасаться». Далее не продолжу…

СКАЗ О ТОМ, КАК ПЕТР ФЕДОРОВИЧ ВОЛКОНСКИЙ МЕЖЕВАЛ ГРАНИЦУ, А ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ НАДУМАЛ ЖЕНИТЬСЯ

Федор Федорович был весьма приближен царем и этим тоже вызывал у бояр неприязнь. Стали бояре раздумывать, как бы его от царя удалить. Стали подговаривать Михаила Федоровича услать Волконского на межевание литовской границы, благо это было дело долгое и скользкое. Однако царь запротивился. «Не один у меня Волконский», — говорит и послал вместо Федора брата его Петра Федоровича.

Хотя Петр Меринов и был человек невоинственный, стал он твердо рубеж проводить и все хитрые умышленна смоленского воеводы Александра Гонсевского старыми грамотами и свидетелями отбивать. Вошли польские и литовские межевые судьи в задор, закричали, что межеванье порвут, а Москве и то милость, что король Владислав саблю свою с русской шеи снял и перемирие дал.

Отвечал на это Петр Федорович с укоризной:

— Не государь наш посылал о мире, а король Владислав просил примирения, когда под Белой людей своих и славу потерял, с моим братом биться не возмог! И потому вам, панам, перед Москвою гордиться незачем.

Видят паны, что Петра им перекричать трудно, на межевание опять пошли. Так, в спорах, провели всю границу, а вели ее почти год. Петр Федорович вернулся в Москву и был там в чести, у государева стола и посольских дел. А Александр Гонсевский отписал Раде о межевании так: «Тот грубиян Волконский человек никакой, грубый, неумелый, да и всегда бывает трудно с этим грубым и злым народом. Однако на панах комиссарах вины не вижу, потому что никто из них грамоте не умеет, а московское грубиянство все сделки чинит на письме, они, спесивые, письмом нас обманывают!»