Сказание о Железном Волке

«Впереди ехали трое всадников: царь на высокой английской чистокровке, справа от него генерал Лорис-Меликов, слева — главный переводчик при особе царя полковник князь Мамат-Гирей Лоов, а далее — группа генералов и высших чинов со своими ординарцами, позади всех — почетная охрана, эскадрон драгун. В этой группе были и знатные горцы — офицеры, которые состояли на царской службе. Из всех выделялся Лоов. Это был кадровый офицер с военным образованием (окончил кадетский корпус), горский князь из знатной абадзинской фамилии. Он прекрасно говорил на русском и черкесском языках. Своим внешним видом он бросался в глаза: роста выше среднего, с выразительными энергичными чертами лица, с маленькой черной бородкой. Ему было 40–45 лет. Одет был изысканно, но просто: на нем была черкеска серого цвета, оружие в сауре, пояс, кинжал и газыри червленые, на голове высокая каракулевая папаха, на ногах — горские сафьяновые ноговицы и чувяки, тесно облегающие ноги, без галунов.

Он был самым заметным человеком во всей царской свите: своей изящной фигурой, красивым лицом и уменьем держаться с достоинством.

Собрание большого количества людей на лугу напоминало огромный муравейник: все жило, двигалось, говорило.

Народный глашатай призвал всех к порядку и тишине. И все замолкло и затихло в ожидании.

Царь подъехал совсем близко и спешился, спешилась и вся его свита. Народ расступился, и царь со своими спутниками вошел в круг. Круг замкнулся. Царь сказал: «Здравствуйте, абадзехи!»

Стоящая перед ним группа уполномоченных для ведения переговоров ответила древневосточными словами: «Баракат — босын! Желаем тебе блага!»

Затем царь заговорил: «Я к вам прибыл не как враг, а как доброжелатель и друг. Я хочу, чтобы ваши народы сохранились, чтобы они не бросали родных мест, чтобы согласились жить с нами в мире и дружбе.

Россия — большое государство, перед которым стоят великие исторические задачи. Нам необходимо укрепить границы, приобрести моря для выхода к другим странам. Наша торговля должна идти через моря. Мы не можем обойтись без Черного моря. И я предлагаю вам дать согласие на прокладку через ваши земли трех дорог к Черному морю: к Анапе, Новороссийску и Туапсе. Казна моя выплатит за это вознаграждение тем аулам, которым придется переселиться с территории, отведенной под эти дороги.

Вы должны признать подданство русского царя, но это не лишит вас национальной самобытности: будете жить и управляться по своим адатам, сохраните неприкосновенность религии, никто не будет вмешиваться в ваши внутренние дела. Администрация и суд будут из ваших выборных людей.

Вы много десятков лет воюете храбро, но ваши лучшие люди гибнут и вам не отстоять самостоятельности потому, что моя армия велика и сильна. Уже ясно виден конец. Кавказ будет русским. Нет никакого разумного основания и дальше губить людей…

Если вы прекратите войну, ваш народ сохранится и ему будет лучше жить. Русское государство будет охранять вас от врагов и блюсти ваши интересы, залечатся раны, утихнет вражда, забудутся обиды, и через полвека вы будете жить государственной жизнью и управляться по справедливым законам.

Ваши дети и внуки воспримут грамоту и культурные навыки в ведении хозяйства, и им жить будет легче, чем вам. В этот решительный час я прошу вас понять неизбежность покорения русскими Кавказа и принять мои условия, при которых ваш народ сохранится в наибольшей целости и будет иметь возможность жить и развиваться себе на пользу и благоденствие.

Если же мои условия будут вами отвергнуты, я буду вынужден приказать своим генералам закончить войну в ближайшие годы, несмотря ни на какие жертвы, и царский приказ будет исполнен, но это принесет вам неисчислимые бедствия и истребление народа… Будьте благоразумны и примиритесь с исторической неизбежностью!

Царское слово крепкое, и я торжественно заявляю, что эти мои слова тоже будут святы и нерушимы — все я подтвержу царским указом».

Полковник Лоов, выслушав слова царя в почтительной позе, повернулся лицом к абадзехским депутатам и на чистом, образном, черкесском языке начал переводить роковые, грозные слова…

Народ слушал в гробовой тишине. После того, как Лоов закончил переводить, несколько секунд стояло общее молчание. Потом Хаджи Хаджемуков, которому заранее было поручено сказать первое слово, подвинулся вперед и заговорил: «У меня любовь к родине так велика, что я был бы согласен любой ценой сохранить ее для наших детей. Предки долго боролись за родину и до наших дней сохранили ее нам. Но теперь я вижу, что у нас не хватает сил оружием отстоять свои земли. Пришло время, когда мы должны войти в одно из соседних государств. Нам ближе по религии Турция, но она не хочет оказать нам военной помощи… Русских много, нас мало, силы неравные, и нам не устоять!.. Мое мнение — принять предложение русского царя, покориться судьбе, за это Бог не осудит нас»…

В задних рядах прошел какой-то шорох, который затем стал усиливаться и вылился в мощный ропот…

Царь побледнел и спросил у переводчика, о чем говорил этот старец. Когда слова Хаджемукова перевели, царь сказал: «Старец прав, но видно, что народу эти слова не понравились!»

Вторым и последним выступил Тлиша Шуцейско Цейко.

Это был высокий и сухой старик с небольшой седой бородой, с суровым мужественным лицом.

Цейко был известен как выдающийся оратор и человек, который никогда и никого не боялся, всегда открыто говорил, что думал.

Он оглядел сборище, повернулся к царю и начал: «Русский царь сказал то, что должен был сказать по своему долгу, его я не осуждаю, но мои слова не совпадают с его желанием. Народ, как и отдельный человек, он развивается, стареет и умирает. Самый большой век человека — сто лет, а народ живет тысячелетиями. Нет ничего вечного под солнцем. Русскому царю понравился Кавказ, и вот уже шестьдесят лет он ведет войну за его покорение. Но и нам люба наша родина-мать, и мы, не жалея жизней, защищаем и отстаиваем ее. Мы должны будем дать ответ своим предкам и Богу за это священное дело.

Нас никто не упрекнет, что мы щадим себя. Нет, мы обильно проливаем свою кровь и кладем свои головы… Мы гибнем, но лучше гибель, чем рабство.

Русский царь нам обещает неприкосновенность религии и адатов.

Но разве это возможно?

Бросьте горсть соли в кадку воды и посмотрите, что случится с солью — она растает. Маленький народ, покоренный большим народом, должен раствориться в нем. С окончанием нашей свободы окончится и наша самобытность, иначе и быть не может. Мы храбро и беззаветно должны продолжать борьбу. Бог не в силе, а в правде. Будем биться до конца. Если и погибнем за родину, за народ, за веру, за честь, то позора нам не будет. Может быть, Кавказ и станет русским, но черкесы не будут рабами русского царя, пока в их жилах течет кровь.

Русский царь называет себя нашим доброжелателем. Как это странно: наш «доброжелатель» шестьдесят лет безжалостно проливает нашу кровь!..

Нет, Кавказ будет или нашей любимой колыбелью или нашей могилой, но живыми мы его не отдадим. Лучше гибель, чем рабская жизнь. Не опозорим воинской славы наших предков и не забудем их первейшей заповеди — будь героем или умри!

Считается неприличным в лицо царям говорить горькую правду, но не могу не сказать, что русский царь нам вовсе не друг, а исконный и непримиримый враг и кровник. И напрасно он нас призывает к покорности. Сильные духом умрут, но не покорятся, ну, а если слабые духом, как Хаджи Хаджемуков, и покорятся, то это не опозорит лучшей героической части черкесского народа. Тлебланы, смерть нашим врагам-завоевателям. Да живет и развивается газават! Слава героям!»

Старец замолк. Несколько человек из ближайших рядов крикнули: правда, правда! Эти слова подхватили сотни и тысячи, и скоро все поле огласилось грозным, устрашающим кличем.

Царь испуганно озирался вокруг, его свита волновалась, опасаясь ярости народной.

Но Шуцейско Цейко сделал знак рукой, и постепенно все утихло. Тогда Цейко сказал: «Царь в настоящее время — наш Гость, а Гость — священная особа, и пусть никто не подумает, что абадзехи способны нарушить долг гостеприимства. Пусть народ расходится и ждут указаний своих уполномоченных!»

Народ сразу стал расходиться. Царь попрощался с уполномоченными и уехал в свою ставку.

Уполномоченные в количестве двадцати восьми человек переехали в ближайший Курджипский аул и приступили к обсуждению вопроса о войне.

Записал со слов Сиюхова Сафербия Хакушевича Махмуд Карабатырович Хуажев. Записано в городе Краснодаре: декабря двадцать пятого…»