Сказание о Железном Волке

Прощаясь в тот вечер, мы назвали друг друга кунаками — оно, конечно, вроде и в шутку, и в то же время очень даже всерьез: тогда я уже хорошо знал, когда профессор шутит, а когда — нет… Серые глаза его, словно омытые каким-то сердечным чувством, сделались влажными… Отчего-то растрогался — не шутит.

С тех пор у меня появился в Питере старший друг. Настоящий, да.

О многом я догадывался только потом — по прошествии какого-то времени, но он и в самом деле и наставлял меня — без скучных назиданий, и чему-то постоянно учил — исподволь; и защищал — втайне от меня… Ему почему-то хотелось, чтобы я был среди отличников, чтобы остался потом в аспирантуре. Конечно, я и сам был не прочь потверже стоять на земле… Мой отец… тот все считает, что не смог удержать меня на земле. И мне, честно говоря, не хотелось получать из дома отцовские переводы — хватит посылок маминых!.. Конечно, двадцать пять лет то время, когда пора, давно пора слезть с родительской шеи.

Грузчики на сортировочных станциях здоровались со мной за руку, многих я знал по именам, и Вильяму это понравилось, когда случайно услышал. Но он считал, что зарабатывать на жизнь я должен научиться в первую очередь не побочным, но прямым своим трудом, а это была пока учеба…

Может быть, зря я все-таки рассказал тогда про Даховский отряд? Да еще кому — Арамбию!

Вообще-то любопытно: сам он — инженер-пищевик, а работает на каком-то складе либо на продуктовой базе. Несколько лет уже, нарушая, как я понимаю, все сроки, учится в аспирантуре и скоро будет кандидатом наук по экономике. История, как говорится, не его профиль, но я не уверен, что уже нынче мог бы с ним потягаться. Имею в виду нашу — историю адыгов.

Или это все еще дает себя знать аульская моя биография?.. Арамбий-то Хачемук— майкопчанин! А у них, что там ни говори, другая жизнь.

Разве мог бы я, предположим, уже несколько лет подряд ездить в Питер, чтобы просто проветриться?.. Арамбий, правда, называет это гораздо грубей.

Ему, видите ли, нравятся в Питере девчата и нравится пиво: оно там, говорит не хуже майкопского. Вообще нравится Питер, и в самом деле, похожий на Майкоп четкой планировкою и прямизною улиц. С другой-то стороны ясно, что наш маленький уютный Майкоп может быть похож на «Северную Пальмиру» точно так же, как карлик — на великана… Но для Арамбия это не имеет значения.

— Аспирантура, если на то пошло, это повод потратить деньги в Питере! — откровенничает со мною иногда этот «вечный аспирант» Хачемук. — Если они у человека водятся, деньги, то это его право — тратить их там, где он хочет… А я, если ты можешь… по молодости… это понять, ощущаю духовное родство с Питером, — и заканчивал с пренебрежительною ухмылкой, похожей на зевок всем довольного, удачливого кота. — Н-н-ничего аул… ничего!

Прошлым летом мы снова вместе ехали в Питер, ну и стояли, болтали в тамбуре. Так, обо всем. Я, конечно, все больше слушал, а он меня, естественно, поучал. Не помню уж, к чему это, но я ему говорю:

— Дружу с преподавателем… Русский, да.

Он так, между прочим, говорит:

— Кто же с русскими дружит?

— В каком смысле? — спрашиваю.

— Ну, ладно, — он говорит. — Ладно — дальше давай…

— Его прапрапрадед, — говорю, — служил в Даховском отряде…

— Ну во-от, ну во-от! — Арамбий хотел уже сплюнуть на пол, но потом все-таки наклонился и плюнул в выбитое окно. — А я тебе что?.. Ну, ты даешь, дядя: нашел с кем дружить!.. Есть такая книжка: «Дневник Даховского отряда». Ты хоть держал ее в руках?..

— Н-нет, — признался я.

— Ясно-ясно!.. — ответил сам себе Арамбий. — Откуда она в твоем Шибздикохабле?

Если бы меньше знал его и был бы старше — ударил… Но это был такой человек… какой-то такой!

Спросил его как можно строже:

— Ты знаешь, что за это бывает?

— Знаю, — сказал он: совсем о другом. — Знаю, что бывает: десятку дадут не глядя, если у тебя эту книжку увидят. Уж там-то этих соплей нет: насчет добровольного присоединения к русским. Там другое: как они нас жгли… Причем, представляешь, сволочи: летом не идут в горы… Дадут урожай собрать, а как зима, самый холод, они тут как тут!.. Сжигают аулы дотла… куда зимою пойдешь? Ну, а кого не убили — тот замерз… Это военный дневник, понимаешь?.. Который вели в этом отряде. По числам… Я бы этим двум каменным дуракам, что в Майкопе стоят… в честь четырехвековой дружбы, которую водой не разольешь… Русскому и адыгу. Я бы и дал им в руки эту книжонку: вот-вот!.. Ее только и можно читать, если ты — каменный!

Прежде всего я тогда почему-то подумал, что говорит это Арамбий с чужих слов… Но с другой-то стороны… какое это имеет значение? Важно, что есть такая книга.

И надо мне было, конечно, все-таки поискать ее, все-таки прочитать, чтобы хоть самому себе на что-то ответить… Тем более в такое время, как нынче: вроде и не хотел бы так думать, но ведь опять, опять рушат адыгейские аулы и вырубают сады, опять мы должны переселяться — сколько, и в самом-то деле, можно?! Когда оно еще будет, проклятое Кубанское море, — волны его в душе у адыгов подняли уже такой шторм!