Сказания древа КОРЪ

В советской стране долго ощущалось колебание земли от массового забега с целью «догнать и перегнать Америку». Никита Хрущёв, давший ему старт в мае 1957 года, имел ввиду, в основном, производство мяса и молока, но желание добиться максимально быстро и с наименьшими затратами впечатляющих результатов, породило массу авантюристических инициатив. Среди них «кукурузная лихорадка», «мясные компании», «молочные рекорды». Начались непродуманные административные реформы. Они повлекли за собой экономические и социальные перегибы, которые привели к серьёзному кризису советской хозяйственной и общественной систем. Догоняли богатую страну босиком, на тощий желудок, с пустой сумой. Так, конечно, бегать сподручней, только на короткие дистанции.

Реформы тех годов сопровождались сильным давлением центра на местных партийных генералов, руководителей крупных предприятий и председателей показательных колхозов-миллионеров. Республиканское, краевое и областное партийно-хозяйственное начальство с усердием передавало импульсы низшей «номенклатуре», а та погоняли рядовых работников. Конечно, принимались меры по улучшению жизни населения, однако они касались в первую очередь горожан. Широкое жилищное строительство, которое почти удвоило за десятилетие жилищный фонд городов, обошло стороной родные веси. Целина с её фейерверком при праздничном взлёте и скорым стыдливо прикрытым падением, интересы глубинки почти не затронула. Короткая «культурная оттепель», породила неформалов и диссидентов. Большинству советских граждан они представлялись некими марсианами, никак не землянами, тем более не соотечественниками. Потребность во фронде покрывали «кукурузные» анекдоты и безудержное зубоскальство по поводу «перехода к коммунизму в 1980 году».

Вот первый искусственный спутник, Гагарин, женщина-космонавт, посадки аппаратов на Луну и Венеру радостно впечатляли не только подростков и молодёжь. Успехами СССР в космосе гордились все, как и сбитым американским самолётом-шпионом. Это помогло пережить унижение Карибским кризисом. Любили Фиделя Кастро, как Спартака современности, тем более, что и внешность он имел фракийского героя, хотя герой современности намертво присосался к нашим полупустым закромам. Презирали невозвращенцев, вроде тех «уродов на коньках», Белоусову и Протопопова. Их и подобных им массово перевешивали возвращенцы из учреждений ГУЛага, которые, несмотря ни на что, остались советскими людьми. Разделяли глухое возмущение старших по поводу трусливой расправы с прославленным маршалом Жуковым. Ненавидели китайцев, покусившихся на наш остров Даманский. События в Чехословакии озаботили, не более того.

Дефицит товаров первой необходимости и продуктов питания с каждым годом столь победоносно очищал полки магазинов, что перестал вызывать отрицательные эмоции. Наоборот, дефицит полюбили «странною любовью», как Миша Лермонтов – Родину. «Достать» – это эмоционально совсем не то, что «купить». Купить каждый может, будь в кармане деньги, а на прилавках – продукты питания и товар. А вот, «достающий» то, что как бы и не существует в природе, должен надеяться не только и не столько на удачу (идёт мимо, а тут выкинули, и очередь ещё не набежала), сколько на личные специфические качества – ловкость, сообразительность, умение заводить полезные знакомства и тэ пэ. Вот тогда в твоих руках могут оказаться, к примеру, гэдээровское моющее средство «Бадузан» (для жены и не жены, в чьих глазах ты при этом взлетаешь) или полкило копчёностей, или банка эмалированной краски на всякий случай. Существуй особый советский дефицит в эпоху Геракла, герою пришлось бы ставить победную точку в своей славе на тринадцатом подвиге. Иначе бы не признали. Особенности же советского дефицита состояли в том, что им могли стать яйца куриные, масло коровье, лезвия для бритья, интимные изделия, гречка, обыкновенный хлеб (в разгар покорения Целины!), обручальные кольца, посуда, постельное бельё, бычки в томатном соусе, буквально всё, что производится для «блага человека» (Всё для блага человека! – был одним из девизов правящей партии).

Взрослые обязаны были посещать политинформации. Там им объясняли преимущества развитого социализма перед загнивающим капитализмом. Если кто из них и задавал вопросы «с подковыркой», то они звучали лояльно, и вопрошающий кивком головы или молчанием, разумеется, согласным, принимал ответ, которым объяснялись «временные трудности». Дети и зелёная молодёжь, со свойственным им максимализмом, вслух и про себя уличала родителей и школьных наставников, прессу и другие средства массовой информации во лжи. Так усугублялся конфликт поколений, обострялся молодёжный нигилизм.

Беспокойное время шарообразного, лысого «верного ленинца» сменилось, как и положено череде времён, тихим застоем в царствование благообразного гениального секретаря Брежнева. Его даже своеобразно любили, видя в генсеке «тишайшего» правителя, отмахиваясь от слухов про «психушки» для инакомыслящих.

Много горячих, пристрастных разговоров вертелось вокруг очередной экономической реформы. Последняя началась возвратом к министерской централизации от «вольности» Хрущёвских совнархозов. Вместе с тем предприятия получали некоторую автономию. Жизнь требовала рынка, хотя бы «социалистического», а страна получила «хозрасчёт». Даже из этого можно было выдавить немало полезного при компетентности кадров. Только среди партийных руководителей на местах уже укоренились отношения личной преданности, в которых верность патрону превалировала над компетентностью. Советский феодализм с его семейственностью партийно-хозяйственной номенклатуры вступал в апогей. Другой причиной постоянных сбоев в экономике оставался принцип вертикального подчинения в системе министерского планирования и управления. Отсутствие горизонтальных связей продолжало множить трудности. Становилось ясно, что новейшая реформа представляет собой набор разрознённых и противоречивых мер.

Действительность раздражала людей внешними проявлениями какой-то странной, происходящий изнутри разрухи. Например, глаза повсеместно видели продукцию низкого качества, к тому же поступающую с предприятий на прилавки магазинов нерегулярно. Многие понимали и причины такого положения (и не боялись о них говорить): недостаточное, нерегулярное снабжение предприятий исходными материалами (отсюда простои и авралы), их низкое качество, отсталая технология, изношенное оборудование. Но мало кто обвинял во всём этом социалистическую экономику.

Центристская политика правящей группы жёстко предусматривала разрешение внутренних конфликтов «при закрытых дверях», обязательное достижение консенсуса ради политической стабильности и удержания власти, что исключало подлинное решение жизненно важных для страны проблем. До середины семидесятых годов главными протагонистами в выборе экономической стратегии были генсек Брежнев и премьер Косыгин. Для первого приоритеты выстраивались в следующем порядке: сельское хозяйство, тяжёлая индустрия, оборона, освоение Сибири. Предпочтения второго были отданы лёгкой промышленности – основе повышения уровня граждан. Окружению Косыгина была присуща склонность решать политические проблемы, исходя из прагматических соображений, оставляя в стороне аспекты, относящиеся к доктрине и идеологии. Брежнев и бдительный страж чистоты Марксизма-Ленинизма член Политбюро ЦК КПСС Суслов не переставали подчёркивать ведущую роль «партийности» – первого условия, необходимого для занятия ответственного поста в любой области деятельности. Эти консервативные тенденции возобладали после ХХV съезда КПСС в марте 1976 года. Причём, дряхлеющий генсек не на шутку увлёкся погонами и боевыми орденами.

Правящая группа «организовывала и вдохновляла» деятельность Вооружённых сил через армейские политорганы. Преследуя собственные интересы, армия активно поддерживала сторонников приоритета тяжёлой промышленности, военно-промышленного комплекса и оборонных отраслей, то есть Брежнева и Суслова. Генсек, торжественно облачившись в форму Маршала Советского Союза, тем самым утвердил симбиоз коммунистических и военных интересов, смешав идеалы партии и армии. Последняя, образец социальной организации, укрепила своё положение благодаря приоритету, отданному военным расходам, что позволяло стране вести международную политику сверхдержавы.

Молодые глаза плохо различают язвы времени, не читают предупредительных надписей, тем более не чувствуют угроз, таящихся под лакированной поверхностью вещей и явлений. Личная жизнь кажется соизмеримой с вечностью. Для молодых героев этого повествования она началась и проходила в «Союзе нерушимом». Кто тогда мог помыслить о скором крахе системы с названием СССР! Тем не менее, долгосрочные тенденции уже начинали своё разрушительное действие. Экономика натолкнулась на демографический барьер – естественное уменьшение доли трудоспособного населения. И теперь темпы её роста зависели только от производительности труда. Правительство решило вместо реформы организации труда пойти по пути закупки иностранной техники и технологий, чувствуя неспособность обеспечить эффективное использование человеческих ресурсов и интеллектуального потенциала общества. Ведь пришлось бы пойти на ломку централизации, директивного планирования, признать рыночное ценообразование, отказаться от контроля за материальным стимулированием, от ограничения всех видов индивидуальной трудовой деятельности. Позднее, когда было уже поздно, академик Заславская не оставит выбора: чтобы выйти из кризиса, вызванного прежде всего провалом системы организации труда, необходимо допустить частную инициативу, именно ту, которая считалась нелегальной и относилась к теневой экономике.

Становилось угрожающим фактором истощение традиционной сырьевой базы, которая сдвигалась на восток, что вело к росту себестоимости сырья, обостряло положение с транспортом, ещё одной проблемой в СССР. О физическом износе и моральном старении оборудования и основных фондов и говорить не приходится. Одна из наибольших опасностей целостности страны таилась в неудержимом росте удельного веса военных расходов, что тормозило гражданское производство. Военно-промышленный комплекс буквально пожирал страну, далеко перешагнув за разумно достаточный уровень обороноспособности.

Превращение деревенской страны в городскую и, как следствие урбанизации, повышение общего уровня образования также содержало в себе разрушительный заряд. Со второй половины семидесятых годов проявилось общее недовольство своей работой молодых специалистов, получивших хорошее образование и высокую профессиональную подготовку. Инженеров и учёных всё чаще использовали не по специальности, в то время как на ответственные посты, исходя из «личной преданности», выдвигались «серые», некомпетентные люди. Огромное большинство людей не имело возможности в условиях тотального дефицита, многих запретов на недвижимость и технику удовлетворить свои потребности, чему свидетельство – головокружительный рост вкладов в сберегательных кассах.

Диссидентов было слишком мало, чтобы поколебать такую махину, как СССР. Но развитие городской субкультуры, повышение общего уровня образования породили общественную структуру, отличавшуюся гаммой «неформальных образований», «микромиров» и уголков «самоуправления» со своей социальной базой, культурой и «контркультурой». Она наполнялась исследователями и учёными, молодёжными группами, профессиональными и межпрофессиональными ассоциациями. Эта «неформальная» жизнь мало-помалу заставляла прислушиваться власть к своему мнению и своим требованиям. Началась она с культурного поля. Вспомните Высоцкого! «Неформалы» и зачали гражданское общество в стране. Хотя и находились «неформалы» под контролем партии, не являлись оппозицией к государству, они, пользуясь некоторой автономией, становились противовесом по отношению к официальным учреждениям. Придёт время, и неформалы первыми выйдут на улицу…

Вначале разрешили дозированную гласность – Горбачёвский, со единомышленниками, спектакль либерализации советского режима, на котором теряющие доверие государственные идеологи разыгрывали гармонию между критикой недостатков «развитого социализма» с его якобы неоспоримыми ценностями. Но существовавшие под спудом мнения вырвались, как горячие газы из жерла вулкана. Автором этого масштабного действа не мог быть один человек даже с многочисленной группой реформаторов. Его породил смертельный кризис советской экономики. Выйти из него можно было лишь путём «встряски» всей страны, подобной той, что пережила Россия с отменой крепостного права в 1861 году. Требовалось изменить условия производства и методы управления экономикой, избавиться от оков «административно-командной» системы. Она была оправдана в период начальной индустриализации после разрухи революции и гражданки, спасительна в годы войны. Но стала тормозом хозяйственного развития в последней трети века. Выплыть на вольный простор из идеологического, политического, экономического и социального тупика реформаторы предполагали на «трёх китах», названных, гласностью, ускорением и перестройкой .

Со свободой слова русские превзошли себя, и здесь добившись воли, то есть, той степени свободы, которая уже не ощущает никаких границ, в том числе моральных. Ускорение , воспринятое вначале как обычный лозунг, отразилось в бешенных, поэтому самих себя сминающих процессах обновления, которое ждало массы, не представляя реально, чего конкретного ждать. При этом сшиблись консерваторы и революционеры, вынудив лавировать между ними «главного затейника» опасного эксперимента. Тот, как один из его самодержавных предшественников, страну поднял на дыбы над самой бездной , но, увы, не рукой железной . На всё это растратились малые способности и воля реформатора.

С перестройкой же случилось то, к чему применимо образное выражение известного государственного деятеля: хотели как лучше, а получилось как всегда … Непродуманная, поспешная, исполняемая пигмеями, притом, при неблагоприятных внутренних и мировых условиях, «реконструкция всего здания советского общества» привела к разрушению и распаду всей старой система до того, как появилась новая. Произошло крушение красной империи, построенной на развалинах белой три четверти века тому назад. Собственно Россия уцелела приблизительно в границах царства первых Романовых. И погрузилась в своеобразную Смуту. Ни одна из начатых в экономике реформ не дала положительных результатов. В деревне после колхозных экспериментов почти не сталось инициативных земледельцев. Бывшие колхозники враждебно приняли «новых кулаков», фермеров-одиночек, вроде «Архангельского мужика». Старый бюрократический аппарат выступил против перемен. В государственном секторе воцарилась меновая, бартерная экономика; в частном – «экономика казино». В её рамках новые предприниматели искали немедленной спекулятивной выгоды производства товаров и услуг, в ущерб развитию с дальним прицелом, В условиях нестабильной политической ситуации речь шла о получении максимальной прибыли в кратчайшие сроки, прежде чем в очередной раз изменятся правила игры. Воцарялся примитивный хищнический капитализм. И в нём невольно оказались герои нашего романа.

Глава VII. Живые и мёртвые

Полковник в отставке Искандер Тимуров оставил Александру вдовой, когда собственный восьмидесятилетний рубеж остался далеко позади. Вторая жена в его понимании всегда была молодой. Среди идущих за гробом по аллеям Новодевичьего кладбища её можно было принять за дочь покойного. Разница в возрасте между супругами всегда позволяла. На здоровье она не жаловалась, при сидячей работе учёной дамы сохранила фигуру горянки. Сплошная седина её густых, в крупных локонах волос казалась крашеной. Несколько ветеранов-сослуживцев, переживших военного атташе, всё более отставали от процессии на старческих ногах. Рядом с Александрой шли их, с Искандером, младший сын Георгий, лет тридцати, вылитый Каракорич-Рус, и внучка Искандера, совсем юная Фатима. Родные звали Фатиму, не без иронии, ханшей. Её бабушкой была рано умершая Софья Олимова, первая жена Искандера. Гордясь родовой связью с эмирами Бухары через прадеда, генерала Советской Армии Шомурода Сейидовича Олимова, и с известным трёхъязычным поэтом, Фатима приняла в перестройку фамилию Мангыт-Тимурова и стала наносить макияж так, чтобы её славянское лицо выглядело восточным. Но кто сегодня вспоминает о последнем эмире Благородной Бухары! И кто открывает поэтические сборники, когда Маринину не успеваешь читать!