Сказания древа КОРЪ

Чёрный, солидный, как танк, внедорожник одолевал последние километры дороги к аэродрому, разбитой перестройкой и либерализацией. Впереди появились жёлтые коробки военного городка в тусклой тополиной зелени. На отшибе – средняя школа. Его, Андрея Борисовича, второй родной дом. Там до сих пор учительствует Маргарита Никандровна. Пушкин назвал лицеистов и педагогов семьёй. Это была здоровая семья на памяти сына военного лётчика. Она обладала неисчерпаемым потенциалом самовоспитания. Старшие «пасли» младших, природные лидеры увлекали за собой ребятню. А чтобы те не увели куда не надо, существовали пионерская организация и комсомол. В тесном мире, где все между собой знакомы, учителя имеют возможность присматривать за подопечными и вне классов. Ещё одна особенность школ малых городков: это и высшее учебное заведение в очерченном горизонте, и своеобразный клуб – общий для учеников, преподавателей и родителей, местной общественности, которая включает в себя всех жителей. Природа здесь не в парках и бульварах и не за какими-то там кольцевыми автострадами, куда надо добираться транспортом, а за школьным забором – рощи, речка, пойменные луга. Правда, местность здесь основательно заселена. Послепетровская эпоха оставила после себя величественные постройки, заслонившие Русь изначальную, надолго потеснённую шведами к югу, в пределы псковские и новгородские. Но Ивангород, Старая Ладога, поклонные кресты на раздорожьях напоминали, что русские здесь не пришлые. При таком обилии памятников старины история Отечества давалась легко, ибо рукотворные её следы будили встречные вопросы. Живя в таком окружении, не нуждаешься в идеологии, чтобы проникнуться настроениями патриотизма. Патриотизм земли – самый крепкий, как дом, чей фундамент уходит глубоко в грунт. Официальный советский патриотизм, подменяющий понятие «Родина» понятием «Социалистическая Родина», не мог, за некоторыми исключениями, перестроить душу русского ребёнка, с рождения наделённого чувством родной земли, которое подпитывалось звуками русской речи. Эти чувства воспитывались «узнаваемыми», как лица близких, образами окружающей природы, «дымами отечества» над своими (их ни с какими другими не спутаешь) крышами, умилительными предметами быта, вроде расписной деревянной ложки, лицом соседа, бросившим на ходу, но не ради приличия, «доброе утро». Физическое ощущение родной земли позволяет русскому человеку хулить, на чём свет стоит, неисчислимые и неизлечимые, видно, язвы любезного Отечества, оставаясь преданным ему до последнего дыхания.

Заберёшься, бывало, на крышу дома, на старую березу в школьном дворе влезешь, кольцо плоской холмистой гряды тут же охватит знакомый окоём. Даль словно соткана из воздуха: такая же прозрачная и зыбкая, синяя на первом плане и лиловая, где белесый небосклон смыкается с горизонтом. Угадываешь рощи, пахоту, луга, строения. Какой простор! И в всё, что в нём – образы твоей Родины. Нет ей предела. Восторг и гордость охватывают душу.

Ближний мир за пределами аэродрома и поселения военных – городок Сиверский и его окрестности, обозримые детскими глазами, – вносил свою неповторимую лепту в создании физического и нравственного облика биологической «заготовки», названной при появлении на свет Андреем Корниным. Но над ним довлел весь необъятный дальний мир, скрывавшийся за горизонтом. Он давал знать о себе, в основном, голосами радиоточек, радиоприёмников и периодической печати, зримыми образами кинохроники и начавших уже тогда своё триумфальное шествие телеэкранов. Книги и художественное кино рассказывали о его былом. Эти полуфантастические пространства огромной страны, занимающей две пятых площади Евразии, незаметно, но должно быть, неизмеримо более мощно, чем Малая родина, влияли на формирование каждой новой личности местного племени, потомков крепостных Екатерининских вельмож с графским титулом, и пришлого люда.

Классика открыла Андрею Корнину Россию, иные страны в обход официальной истории. Благодаря политике партии, библиотеки школ снабжались регулярно и достаточно полно выпускаемой литературой и периодикой.

Учился Андрей легко. «Пятёрки», казалось, сами скакали в дневник, как кузнечики. По натуре был вожаком. Этому благоприятствовали рост и физическая сила, чем природа не обделила последнего из Корниных. Ребята ведь выбирают вожака из кандидатов просто, как при «детстве человечества»: истинный лидер тот, кто в словесном поединке не пасует, а победную точку может поставить кулаком в честном ристалище. Но немаловажно для авторитета была его успеваемость по школьным предметам. За «двоечником» с бицепсами Спартака и ростом Фиделя Кастро разве что такие же «двоечники» с оглядкой тянулись. Неприятностей с такими «лидерами» было много. Поэтому предпочитали того, у кого кроме физической силы был ещё «царь в голове».

Несмотря на хорошую учёбу, Андрей от домашних обязанностей освобождён не был. Однако сил и энергии хватало и на спорт. Добиваться успехов помогали уверенность в себе и настойчивость; а главное, чувство стыда перед близкими, перед друзьями и девчонками, которое хуже смерти, если отступишься, остановишься на полпути.

В советских семьях, в которых, как правило, взрослые служили, дел по дому накапливалось невпроворот. За них брались без вступительных речей. А если умело, «вкусно», увлекательно, то руки ребёнка непроизвольно сами начинали повторять движения «заводилы». Частый повтор рождал привычку. Незаметно приходило умение. Нередко открывался к тому или иному делу талант, который, будучи помноженным на упорство в труде, создавал удивительные по мастерству исполнения вещи или демонстрировал отличные результаты труда. Не давал сбоя замеченный родителями главный метод воспитания детей – достойно жить друг с другом, со всеми домочадцами и соседями, с каждым, с кем сводят обстоятельства. Дети наблюдательны. И поскольку родители – высший авторитет в доме, дети копируют их поступки в различных жизненных ситуациях. Жизненная позиция уже зрелого Андрея Корнина закладывалась именно в детстве. Взять хотя бы эту запись в дневнике, который он вёл с перерывами с юности:

« Мне, считаю, повезло, что я прошёл дошкольный курс, потом школу и наконец домашний университет нравственности, что я вырос, сделал заявку на звание личности в особой среде военного и педагогического быта (учительница мама и дома – учительница). Такая среда, по моему мнению, способна стойко сопротивляться порче нравов, «просвещённому одичанию». Там, где быт суровей и проще, там и души чище. А чистая душа неустанно очищает мозг от засорения. Считаю глупым вопрос, что лучше для воспитания, столица или провинциальный город, мегаполис или тихий посёлок. То и другое – это половинки мира, а всякое уполовинивание лишь отнимает от целого. И преимущества получаются однобокими. Русская глубинка – лучший нравственный воспитатель (но только в том случае, если начинать воспитание с чистого листа, а не перевоспитывать). Город способствует обогащению ума, но только в том случае, если ум уже способен решительно отвергать грязные соблазны городских закоулков, которые могут на первый взгляд выглядеть заманчивыми, волнующими неизведанной новизной. Так что «лучше» и то, и другое в пропорциях, благоприятно усвояемых каждым отдельным индивидом. Рецепта никто не даст. Его попросту не существует. Тут как кому повезёт, кто наилучшим образом использует для надстройки личности нравственную основу, заложенную в детстве и подростковом возрасте».

Потом, получая высшее образование в столицах, Андрей вернётся к этой теме в том же дневнике: « Любой уголок Ижорской земли – не глушь. Здесь и деревня ощущает себя членом тесной урбанизированной семьи, а Сиверский, по сути посёлок, «усиленный» военным городком, вообще городом себя почитал, младшим братом Гатчины. Тем не менее мне пришлось делать усилия, чтобы, сохранив себя как личность, вписаться в жизнь не просто города, а мегаполиса без потерь, стать полнокровным его членом».

Казалось бы для мальчика в семье лётчика выбор пути ясен. Однако детское внимание Андрея сызмала было направлено к железной дороге. Удивительное совпадение (или атавизм?): выйдя лицом и фигурой в прапрадеда Александра Андреевича, праправнук унаследовал через головы трёх поколений Корниных его интерес к железной дороге. Притом, этот интерес окрашивался особым лирическим восприятием стальных подставок под колёса поезда. Он воспринимал их нитями Судьбы. Вообще, железной дорогой грезили многие в глубинке. Она рассекала замкнутый круг обычной жизни, уводила к удивительной, незнаемой «планете», где всё иное – загадочное, манящее, сулящее высшее состояние души. Вот выйду на станцию (мечтал подросток), дождусь поезда, вскочу в вагон и полечу в желанное будущее. Одним из самых любимых развлечений детворы да и взрослых маленьких городков были прогулки по станционной платформе. Поезд, как образ мечты русского провинциала, описан Куприным. Казалось, здесь останавливаются передохнуть минуту-другую от быстрой езды избранные, чтобы свысока взглянуть на провинциалов и унестись в ту недоступную даль, откуда возвращаются только отпетые неудачники.

И ещё одно призвание чувствовал юноша Андрей Корнин – к военной службе. Это, можно предположить, от ещё более далёкого предка, трижды прадеда и полного тёзки Андрея Борисовича, артиллерийского офицера. Борис Павлович смутно помнил по рассказам отца, что родоначальник Корниных был удостоен внимания императора Александра I под Парижем в 1814 году, а спустя сорок один год сложил голову добровольцем при обороне Севастополя.

Отличная школьная подготовка, воля и упорство позволили Андрею Корнину реализовать обе мечты: в свои двадцать два года он вышел лейтенантом с дипломом инженера по эксплуатации железных дорог из Ленинградского высшего военного училища железнодорожных войск и военных сообщений. А через десять лет капитан Корнин закончил Академию тыла и транспорта. Всё это время он в Москве. Служил с полной отдачей знаний и физических сил. И при этом нашёл братскую могилу под Волоколамском, с прахом рядового стрелковой части Павла Александровича Корнина.