Отец в ожидании сына вышел на крыльцо подъезда. Через растворённое окно кухни, на первом этаже, слышно было, как гремит посудой Маргарита. Кажется, едет: с лесопосадки вдоль магистрали свернул, блеснув стёклами чёрный автомобиль. Издали узнаётся внедорожник-мастодонт – под стать крупной, несколько полноватой фигуре Андрея. И в кого он такой уродился?! Мысленно представил его, высокого, статного, с круглой, в короткой стрижке, сплошь белой головой. Седина эта досталась ему в Приднестровье, где толковый командир подразделения военных путейцев выполнял ответственейшее задание правительства. И выполнил, судя по полковничьим погонам вне очереди и по ордену Красной Звезды. Из пачки сыновьих писем отец отложил в заветною папочку одно, которое часто перечитывает воочию и по памяти, как сейчас, переместившись от подъезда трёхэтажки за палисадник к дороге:
« Мне же с отрочества хотелось стать русским офицером. Именно русским, хотя при наличии советских таковых не было, но словосочетание употреблялось в приватном разговоре с гордостью. Сколько противоречивых мнений о себе представители этого древнего служилого сословия выслушали из уст пишущей братии и витийствующих «мыслителей» праздной толпы! Как изменчиво было за последние сто лет капризное, восторженно-легкомысленное и жестокое пресловутое общественное мнение! Об убийственном действии этого мнения с горечью писал военный теоретик и историк генерал-лейтенант Евгений Мартынов по результатам Русско-японской и Первой мировой войн в начале ХХ века. А вспомним брань и плевки в сторону «золотых погон» (гораздо чаще защитно-зелёных) в последнее десятилетие: продажность, некомпетентность, забвение офицерской чести, другие нелестные оценки. Конечно, проявлялись тогда признаки упадка в среде служилого люда, временами и местами по вине наших правителей всех рангов (да и не без нашей личной вины) нашей страны, переживавшей смуту. Неужели не дослужу до осветления, самоочищения армии, до общего её выздоровления? Ведь всегда в ней преобладали силы нравственно-чистые, не подверженные неизлечимым болезням духа, одряхлению исторической памяти. Преобладали стойкие носители офицерской чести, что всегда было свойственно русскому офицерству в массе. Я, как пристегнул курсантские погоны, хотел стать именно таким: плывущих рядом не топить, идущим наискосок ножку не подставлять, оступившихся поддерживать. Что до естественной мечты о крупных звёздах на погонах, так ведь плечи широки, на такие, наверное, звёзды сами посыплются. А, отец? Что на это скажешь? В способностях своих сомневаться мне не приходится. Самолюбие здорово, если ты здоров, прости за такой выверт. То, что я в первую очередь железнодорожник, нисколько не умаляет меня в собственных глазах. Русское, российское офицерство – явление особое. Не только передовой отряд защитников Отечества. Ни один офицерский корпус (будь то во Франции, Германии, Великобритании) не дал своему государству столько деятелей культуры и науки, землепроходцев, сколько наш, российский. И какой «пробы»: Лермонтов, Лев Толстой, Римский-Корсаков, Федотов, Пржевальский… А в технике Можайский, Крылов, Бекетов, Шиллинг, Чебышёв, Макаров. Раз уж взялся за гуж, то бишь за стальную рельсу, отдам всего себя, не сомневайся, избранному делу, не отступлю от традиций военных инженеров России