Эпилог
Декабрьским утром 2002 года на перекрёстке двух старинных улиц Сиверского городка спустились в подвальчик с названием «
Спустя четверть часа подвальчик принял ещё троих. Пожилую женщину, закутанную в меха с головы до пят, на крутых ступеньках поддерживал под локоть очень высокий молодой человек в спортивной куртке, с непокрытой черноволосой головой. За ними, поводя глазами, удлиненными карандашом, спустилась красавица в самой настоящей чадре. Мужчины поднялись из-за столика.
– А вот и наши черногорцы, и роза Востока при них, – улыбаясь, сказал Скорых Корину, а когда они приблизились, представил. – Александра Николаевна Каракорич-Рус, её сын Георгий и внучка через приёмного сына Фатима Мангыт-Тимурова. А это Андрей Борисович Корнин.
Представленные раскланялись, обменялись улыбками и уселись за стол. Пять пар глаз выдавали крайнюю степень заинтересованности. Сергей Анатольевич готовил эту встречу, каждый из пятерых испытывал волнение, впервые видя перед собой кровных сородичей.
Вновь у стола возник, словно из воздуха, носатый Эшмо с кувшином вина на подносе:
– Примите, господа. Косское. Лучшее вино из моих запасов. От заведения. Так положено – для первых посетителей.
– Удивительно! – воскликнул Корнин, – Я думал заказать именно это вино.
– И я, – отозвался Скорых.
– Теперь окончательно верю: мы родственники по этой красной жидкости, – рассмеялся Георгий. – Когда шли сюда, мне захотелось вдруг косского, как младенцу материнского молока. Какого вина вы хотели бы сейчас выпить, спросил своих спутниц. А они в ответ слаженно: косского.
Теперь смеялись все. И хозяин присоединился, блея. Когда он отошёл, взяв заказ на закуску, Скорых пересказал запоздавшей тройке суть его беседы с Корниным в особняке над озером. И здесь было достигнуто понимание с некоторыми дополнениями, придающими большую гибкость мысль о единой большой семье-нации, в которой сейчас так нуждается пережившая за столетие две смуты Россия.
– И всё-таки, – не мог скрыть сомнения Скорых, – возьмём наш пример: Борисовичи не просто разошлись по России, затерялись по углам империи. Многие из них стали полукровками, а некоторые вообще перестали быть русскими. Что общее для них? Простите, для нас.
При этих словах писатель невольно взглянул на Фатиму. Она поняла вопрос.
– Знаете, я подолгу живу в Ташкенте. Меня там принимают за русскую. Я не возражаю. Я думаю, у былого единства наших стран есть и будущее.
– Вот-вот, – подхватил Георгий, – Общее! Это диапазон: от ощущением себя русским до мозга костей – через понимание, что ты и русский и кто-то ещё (как я, например) – до железной заповеди: никогда, ни при каких условиях, ни за какие блага не навреди России!
Александра поддержала сына:
– Некоторые понимают Россию как изначальную территорию славян, назвавших себя русскими, но в мировом общественном сознании давно укрепилось мнение о России как отдельном континенте, населённом множеством народов. Один наш знакомый, перебираясь из Кабула на постоянное жительство в Душанбе сказал: уезжаю навсегда в Россию. Прощай, Азия!.
Корнин вначале только слушал других. Наконец сидящие за столом услышали его зычный голос:
– Да, в этом ощущении, кто ты, важно помнить предков и любить их память, уважать их. Помню, был на встрече с потомками Пушкина. Кроме наших, наехали разной степени «пра» – из Англии, Германии, Израиля, даже Китая. Читать пращура в подлиннике не могут. Иностранцы, иностранее не бывает. Но какова сила имени! В Михайловском, Болдине, в столице на Арбате, на Мойке в Петербурге они ощущали себя русскими. Известно, один немецкий офицер просил лично Гитлера не посылать его на Восточный фронт. Мотивировал: я правнук Пушкина, воевать против своих не могу. Вот так, дорогие родственники. Если бы собрать сегодня под одной крышей всех Борисовичей, как минимум, сотня бы набралась, а то и больше.