Сказания о Гора-Рыбе. Допотопные хроники

Как-то под вечер пропал старый Фёдор Силантьевич Орлов. Пошли его сыновья искать, да нашли на опушке мёртвого. Вся борода седая в кровище, а под бородой кость рыбья воткнута. Такого злодейства таватуйские берега ещё не знали. Столпились скитники вокруг тела, слёзы в горле застряли, слова никто сказать не может. Кому ж это безобидный старец поперёк стал, что его словно скотину забили? Сходом решили про это молчать, в завод не докладывать, а дознание самим учинить. Панкратий самолично каждого таватуйца допросил, а толку мало. Никто ничего странного в тот вечер не заметил. И вроде не врёт никто.

Одна лишь кость рыбья на убивца указует. А костями такими калиновские унхи пользовались, это каждый таватуйский знал. Горячие головы под началом орловских-то сыновей решили на тот берег немедля плыть, чтобы с унхами разобраться. Да Панкратий их укоротил: мол, негоже суд чинить, пока вина не доказана. «А чего тут доказывать? — кричит Васька Орлов. — Кроме дикарей калиновских никто такими бирюльками не играет! Если их сейчас не тряхнуть как следовает, то они, гляди ж, ещё кого пришпилят». Выпустили пар, успокоились немного, решили до утра повременить.

Васька-то Орлов словно в воду глядел — новое утро кровавым выдалось. Прямо на задворках скита старец Иван Пономарёв упал. Тут его и нашли. Похоже было, что выпил дед лишку, да лёг проспаться. Но вот заковыка: кержаки хмельного-то не знали, устав у них строгий был. Перевернули его на спину, а из горла кость знакомая торчит. Вера Ивановна, дочь старикова, по земле руками шарит, словно кровь отцову с земли собрать хочет, причитает как безумная, а рядом внуки стоят, мал мала меньше, и ревут в голос.

Горе настало в скиту.

В тот день молились дружно. По указу Панкратия все сидели по домам, так, чтобы никто без призору не остался. Особо было наказано про стариков — ни под каким предлогом их за порог не пущать. Только старым, что малым — наказы не писаны. Антип-то Седой восьми десятков от роду, тот самый из береговых первоселенцев, сговорил пастуха Митрофанку Зелютина на убивца охоту начать. «Я впереди пойду, вроде как живец на рыбалке, — объяснял Антип. — А ты укромно будешь за мной следить. Как заметишь чужака, так начинай из своего пугача палить. Гони его проклятого в сторону скита, там его и повяжут». А Митрофанка, даром что на голову Антипа перерос, а ума в той голове не накопил — поддался на дедовы уговоры.

Вот пошли они вдоль берегу: Антип впереди, а Митрофанка в отдалении за деревьями хоронится. Старался он как можно тише ступать, чтобы себя не выдать, а вышло плохо — подвернулась нога на камнях. Присел Митрофанка, зубы от боли стиснул, крикнуть не может, чтобы себя не выдать. Не знал этого старец и шёл себе дальше, а уж за ним будто тень бесшумная пристроилась. Как дошёл он до малого мыса, так тень та ему на спину бросилась и наземь повалила. Пытается старик крикнуть, а пальцы злодея словно хомутом ему голо стянули.

«Скажи, старик, не ты ли каменную рыбу к себе привадил?», — шипит злодей. Антип мотает головой, мол, нет, не я это. «Все вы так говорите. Пока не дознаю, кто из старцев ваших рыбу вызывать умеет, буду убивать вас. А ну говори, старый пень!». Молчит Антип. Разозлился убивец, потащил старика к воде и стал бородой в озеро макать, так что тот едва не захлебнулся. «Панкратий это…», — хрипит Антип. «Панкратий, говоришь? — торжествует злодей, — Ну, спасибо тебе, старик! Уважил! Вот тебе за подсказку твою подарок от меня». И с этими словами воткнул он острую кость Антипу в горло.

Опрокинулся на спину старец и глянул в лицо злодею. Глядит и глазам не верит: злодей-то — сын его пропащий, Пётр. Только изменился Пётр сильно, усох лицом, волос седой стал, кожа бледная, а глаза белёсые, словно рыбьи глаза-то сделались. Течёт красная кровь в Таватуй-озеро, а с ней вместе и жизнь антипова утекает. «Прощаю тебя…», — хрипит Антип. Ухмыльнулся Пётр: «Мне твоё прощение без надобности, старик». Плюнул ему в лицо да исчез среди сосен.

Тут-то наконец Митрофанка до берега доковылял. Как увидел Антипа в крови так закричал, стал из пугача в небо палить. Сбежался народ, бабы вой подняли. «Тише!»-прикрикнул на них Панкратий, потому что увидел, что жив ещё Антип. А тот успел только прохрипеть: «Прости меня… Пётр это…» А потом душу отпустил. Показалось скитникам, что Антип перед кончиной прощенья у сына пропащего просил, а никто в толк не взял, что это он имя убивца назвать успел.

Кровь антипову приняло в себя заветное озеро, растворилась она в глубину и до дальних берегов. Встрепенулась каждая рыба и каждый рак придонный, почуяв вкус крови. Содрогнулась Гора-Рыба, узнав, что совершилось в её владениях убийство человеческое, и во второй раз вспомнила она пророчество Кали-Оа. В тот вечер печальным стало небо, а закат алым цветом воду покрасил, будто бы от берега до берега озеро кровью налилось.

Сказание о каменных столбах