Сказания о Гора-Рыбе. Допотопные хроники

Как случилось это дело страшное, в кержацком скиту все свечи ветром задуло. Догадался Панкратий Клементьевич, что не вернутся мстители в скит и что судьба их свершилась. Так оно и вышло. Искали пропальцев всем миром, а без толку. С той ночи встали на лысой горке, что вниз по течению Нейвы, семь камней к небу простёртых. Со временем окрестил их народ «Семь Братьев», а восьмой камень поменьше, что на отшибе примостился, «Сестрой» нарекли. Стоят они и по сей день и напоминают нам, что злая память к добру-то не ведёт.

Сказание о возвращении блудного сына

С тех тревожных дней, как восьмеро скитников сгинули, приказал старец Панкратий нести сторожевую службу вокруг скита, опасаясь новых несчастий. Днём и ночью бдила вооружённая чем можно охрана, вглядываясь в чащу, не прячется ли злыдень таватуйский среди сосновых стволов. Так прошло три дня, а на четвёртый прибежал в дом к Фёдоровым младший из Кабаковых — Фома, которого в скиту «Агнцем» прозвали, за волосы светлые да кучерявые.

«Деда Панкратий! — кричит с порога Фома. — Деда Панкратий, там брательник человека в кустах нашёл».

«Какого такого человека?», — заволновался Панкратий.

«Мёртвого да белого! — выпучив зенки, прошептал мальчишка. — Не наш он».

Сбежались скитники и видят: лежит под кустом рябины седой человек в такой рваной одёжке, будто она из одних дыр сшита. Лицом вниз лежит, точно мёртвый, а в плече у него кость вострая рыбья торчит, а под костью пятно кровавое. Дурак не заметит — кость-то в точности такая, какими старики их на небо отправлены были.

«Ох, гореть тебе в аду, убивец!», — кричат бабы и в сторону Большого камня кулаком грозят, будто видят, как злодей за соснами прячется.

Перевернули тело, видят — лицо незнакомое, кожа в морщинах, а стариком не назвать. Подошёл поближе Фома Кабаков, чтобы мертвеца разглядеть, да отскочил, как ужаленный.

«Шевелится он!», — кричит Фома, за старших прячась.

Пригляделись — и вправду дышит. Подхватили несчастного на руки и бегом в скит. Панкратий сыновьям своим приказал чужака к нему в дом нести, да скорее звать травницу Лукерью из береговых углежогов.

Уложили горемычного странника на полатях, сняли с него ветхие одежды, обмыли водою тело исхудалое. Тут и Лукерья Ильинична подоспела, осторожно вынула из плеча рыбью кость, отваром кровохлёбки рану умыла да лоскутами подорожник примотала. После того, бедолага раненый вроде как дышать ровнее стал. Глядит на него Лукерья внимательно и головой качает: «Знакомое лицо, — говорит, — а с кем схож понять не могу».

Как раз тут-то и застонал раненый, и глаза открыл. А глаза у него белые, будто рыбьи.

«Чей будешь, человек?», — пытают его скитники.

«Долго странствовал я, — еле шепчет раненый. — Теперь к дому отчему решил податься. Антипа Седого старший сын я, Петром звать. Где же батюшка мой, скажите, люди добрые?».

Опустили глаза скитники: «Батюшку твоего, Пётр Антипыч, неведомый злодей убил».

«Как же это!», — простонал странник и слёзы потекли по щекам его.

«А кто ж тебе такой подарок-то вручил?», — спрашивает его Лукерья и кость показывает.

Поглядел Пётр на кость и вздрогнул. «Огромный страшный унх за мной гнался, а я от него убежать не смог. Пырнул он меня остриём своим, да видать подумал, что насмерть убил. А не убил, оказывается. Вот как вышло».

«Ладно, — говорит Лукерья. — Лежи Пётр Антипыч, от беды оправляйся, а завтра поутру братья твои тебя в отчий дом перенесут».

Завалилось солнышко за калиновский берег, стало темно. Лишь факела по околице — охрана службу несёт.

Открыл среди ночи глаза Панкратий от того, что в рот ему тряпицу засунули, да так, что и не замычишь.

«Ну что, дед, — шепчет у него над ухом спасённый Пётр. — Теперь пришло время нам с тобой на берег прогуляться. Не зря мне сказал батюшка мой перед смертью, что ты один дорожку к рыбе-острову знаешь».

С виду худой да хилый взвалил Пётр Панкратия на плечо и шмыг за ворота. Ужом проскочил мимо охраны, да и не мудрено: охрана-то вовсе в другую сторону смотрела.

По камням между сосен спустился Пётр со своей ношей на берег. Огляделся. А уж после тряпку изо рта Панкратьева вынул.

«Давай, старче, зови рыбу свою, — шипит Пётр. — А коли не позовёшь, пойдёшь к старцам своим за компанию». Одной рукой злодей у горла Панкратьева вострую рыбью кость держит, а в другой факел полыхает.

«Не знаю я, зачем тебе большая рыба нужна, только не буду я звать её сюда, потому как зло от тебя, а я злу служить не буду», — говорит Панкратий, а сам понимает, что последний час его настал.

«Если бы ты знал дед, как меня твоя Рыба в подземелье заманила, как я много лет выхода искал да едва не сгинул там, знал бы ты, как сладко было бы мне убить её так же, как я убил всех стариков ваших. Я даже отца своего не пожалел, потому что никогда бы он не понял страданий моих. Отмстить за всё это хочу, только ради этого я и живу теперь, а ты мне в этом сейчас поможешь. А коли не поможешь, то найдут тебя завтра с острою костью в горле. Спервоначалу я убью детей твоих, а потом и за внуков возьмусь».