Сказания о Гора-Рыбе. Допотопные хроники

Только успели все обряды над девочкой свершить, как она душу на волю отдала. Закопали её недалеко от того места, где старики-первопроходцы лежали. Всю ночь в лесу совы ухали, а наутро на том месте куст шиповника вырос, да весть в розовых цветах. Странную жизнь прожила Шаманиха: старухою на свет явилась, а младенцем померла. Не осталось от неё даже имени, только куст тот, да название двух речек большой и малой, да горы над ними, что по сю пору Шаманихой именуют.

Горькая участь тому, кто впервые увидел суженную свою старухой, полюбил — молодухой, а хоронил — младенцем. Печально большой унх сидел у шиповника когда подошёл к нему Прохор Вяткин, что в те времена кержаками верховодил, и говорит: «Совсем седой стал ты, Уйго. Похоже, прошло твоё время». — «Ошибаешься ты, Прохор Ильич, — ответил Уйго невесело. — Моё время только начинается!».

Запомнил Прохор Вяткин те слова, потому как знал он, что большой унх просто так слова не скажет. Глядел он на затянутое тиной озеро и тревожно было ему на сердце, словно чувствовал он, как подходит к концу спокойная жизнь, как чёрною тучей из-за горы накатывают грядущие беды да напасти.

Сказание о строительстве Верх-Нейвинского завода

Вопреки всем тревогам Прохора Вяткина новые дни принесли таватуйцам одни радости.

На девятый день после похорон девочки вода очистилась от тины, словно и не было её, а клёв такой пошёл, что рыбакам сидеть без дела было некогда.

Вскоре в посёлке появились люди из Верх-Нейвинска и рассказали, что заводчик Прокофий Демидов, Акинфия Демидова наследник, набирает рабочих для строительства нового железоделательного завода на речке Нейве, той самой в которую Таватуй-озеро воду свою отдавало. Почти вся крепкая молодёжь Таватуя и соседней Аяти записалась на работы, ведь работа — это хлеб для семьи тем более, что Верх-Нейвинск-то вона, рукой подать.

Приказчиком по новому заводу Демидов назначил Евлампия Севостьянова, известного крутым нравом да преданностью своему хозяину. Вместе с питерским инженером Мюллером Севостьянов появлялся то тут, то там на стройке, чтобы проверить соответствие чертежам, ну и, само собой, на рабочих прикрикнуть словом ядрёным, без которого наш человек работать не умеет. Работали и днём и ночью, потому как Демидов приказал пустить завод по осени — срок для такой стройки невозможно малый. Израбатывались люди, калечились и дохли, словно загнанный скот. Когда несколько таватуйских дворов своих кормильцев потеряли, люди подняли голос: мол разве можно так над людьми измываться, кормить гнилой картошкой и заставлять работать от утра до утра. Только приказчик Севостьянов к таким речам привычный, чай не первый завод-то демидовский поднимал. «Эй вы, — говорит, — дрань лесная! Я вас на работу палкой не загонял, сами пришли. Вона, у меня под дверью конторы полсотни трудовых с Нейво-Рудянки прибыли, в очередь построились — молчат, ждут когда вы, дурни, лопаты да топоры побросаете, чтобы места ваши занять да копейки ваши получать. Коли вам, лентяям, работа не нужна — скатертью дорога!»

Умолкли голоса. Ну что тут скажешь? А приказчик только знай покрикивает, сам-то он словно из железа сделанный, не спит, не ест, устали не знает, всякий час настройке. Глянешь на Мюллера — очки набок, чертежи из рук валятся, того и гляди с устатку в грязь рухнет, а этому хоть бы хны! Потому приказчика верх-нейвинского все до единого боялись и уважали.

Возвращаясь в посёлок, таватуйцы страшные вещи о стройке рассказывали. Будто бы умерших на работах тут же под завод ночью зарывали, а заводской писарь по указанию приказчика наутро бумаги подправлял. Так и выходило по записям, что кто-то из мёртвых самовольно с работ сбежал в неизвестном направлении, а кого-то и вовсе не было. В те годы человек был, что иголка сосновая: ветер дунул — и нету человека. Так и начальству вроде спокойнее.

Слушали эти рассказы бабы, крестились да охали. Приказчика иначе как «бесом» не называли. Старики молчали и молчанием своим словно говорили: «Ну да, трудно. А кому легко в этой жизни было? Панкратию, который вёл подводы на Урал? Детям его, что прятались по подвалам да тайком скотину пасли? Внукам, что не разгибаясь возделывают каменистые таватуйские берега?». Слушал эти рассказы и Прохор Вяткин. Слушал и мрачнел, потому как тревоги его день ото дня сбываться начинали.

Мудрые знают — далеко не всегда мы можем увидеть то, что у нас под носом. Знал это и кержацкий староста Прохор Вяткин, подозревая, что вся эта история со строительством завода таватуйцам боком выйдет. Как назло, главный советчик в делах — Уйго после похорон младенца в скиту не показывался. Гаврила тайком посылал мужиков на поиски большого унха, но его не нашли даже в устье речки Шаманихи, где по слухам он обосновался.