Сказания о Гора-Рыбе. Допотопные хроники

Послушалась Катюшка и почувствовала под пальцами большой влажный шар, будто обняла она чей-то глаз огромный. И тотчас же свет ударил ей в лицо, и увидела она то, чего отродясь видеть не могла: и широкий водный простор, и горы, поросшие лесом, и посёлок кержацкий. Видела она ребятишек, столпившихся на берегу, видела каждый домик в посёлке том, мужчин и женщин, которых она узнавала по голосам. Она разглядывала их мозолистые руки, загорелые лица и светлые глаза. И от того что она могла их видеть, она любила их ещё сильней. Вот и дом её. Увидела она усталую женщину, что уснула, склонив голову на рукоделие. И не было в этом прекрасном мире никого, кто сравнился бы красотой с той женщиной.

«Матушка, я так люблю тебя!», — крикнула Катюшка. Женщина вздрогнула и огляделась вокруг, но никого не увидела. А взор катюшкин уже был обращён в сторону Нейвы, туда, где под крики управляющего измученные рабочие рыли прорезы и поднимали стены чугуноплавильной печки. Там среди усталых лиц она увидела отца своего, услышала его тяжёлый кашель и сиплое дыхание.

«Батюшка! — крикнула она. — Бросай работу и ступай домой! Хватит уже в Таватуе вдов и сирот!». Огляделся по сторонам Иван Фролов, подумал-подумал, бросил лопату и зашагал в сторону дома. А Катюшка тем временем вместе с чайками облетела озеро и нырнула в глубину, туда, где большие и малые рыбы стаями водили хороводы. Засмеялась Катюшка, оттого что всё это было куда прекрасней, чем она себе представляла. «Я вижу всё!», — кричала она, поднимаясь из глубин озера на поверхность. Вынырнув, она увидела остров, похожий на огромную рыбину с каменной чешуёй, а на боку той рыбины увидела девушку, которая обнимала огромный белёсый рыбий глаз. Заглянула она в глаза той девушки и не увидела в них ничего. Догадалась Катюшка, что это она сама, и от этого ей впервые страшно стало. В тот же миг всё пропало и она опять очутилась в темноте.

«Видишь, — сказала Гора-Рыба, — Для доброго сердца нет преград». — «Как же мне быть-то теперь? — заплакала Катюшка. — Слепой без надежды было легче, чем единожды зрячей!». — «Не горюй, девушка. Я ведь тоже наполовину слепая, а не плачу. До полной луны всё изменится и навсегда станет другим. В смутные времена случается такое, во что даже чародеям поверить трудно. Верь и надейся. А самое главное — береги камни Панкратьевы. Они тебе ещё последнюю службу сослужат!».

В этот момент почуяла Катюшка, что снова перед ней открытое озеро, а чудесной рыбины и следа нет. Пустилась она в обратный путь по берегу в сторону скита. Заслышала голоса ребятни, что над «заводом» своим заспорили: вот-вот подерутся. Подошла Катюшка, отодвинула парней и наощупь поправила в заводе то, что видела сверху, когда над миром летала. Замолчали все, потому что вода вдруг правильно пошла, даже колёса завертелись.

«Слепая ведьма!», — ахнула Дашка Егорова.

С того дня прозвище за Катюшку зацепилось. И мать, и отец её, что от работ заводских отказался, сильно переживали, а сама она лишь терпеливо улыбалась. Потому что теперь она знала, что не все зрячие видят мир таким, каков он на самом деле.

Сказание о таватуйских ходоках и управляющем Евлампии Севостьянове

Беда беде рознь. Одна беда — что туча, сразу всем видна, а другая невидимо крадётся. Пора бы бежать от неё, да всё вокруг о беде молчит, словно и нету её. «Может и не беда это, а коли беда, так не моя», — уговаривает себя человек. Но беде нет дела до сомнений человечьих — идёт себе. Потому никто из береговых Прохора Вяткина и слушать не захотел, когда тот им про грядущее затопление поведал.

«Не бывает так, чтобы дома живых людей на дно пускали!», — возмущались углежоги. «Бывает-не бывает — пустой разговор, — увещевал староста. — Третьего дня уж плотину закончили, значит скоро пустят. Собирайте пожитки и перебирайтесь на гору, да поживей. Скитники потеснятся, вас к себе примут, пока дома новые не отстроим». — «Ну уж нет! — возмущалась старуха Орлова, та самая, которую за глаза «каменной вдовою» звали. — Уж лучше под воду пойду, чем брошу дом свой! Здесь и дети мои с внуками выросли, и скотина, и огород — вся нелёгкая жизнь моя здесь! Зачем я тогда жила да мучалась?».

Долго кричали на берегу, наконец договорились до того, чтобы заслать ходоков к управляющему Севостьянову — пусть скажет он в глаза, как быть людям? Ещё решили про это самому Прокофию Демидову письмо написать. Среди поселян грамотных не нашлось, зато у Чернышовых обнаружился знакомый невьянский студент, который мог такое письмо составить.

Не дожидаясь вечера, отправили Игната Чернышова на подводе в Невьянск, а ходоки, староста Прохор Вяткин, Сергей Егоров да старуха Орлова, на вёслах вниз по Нейве на разговор к управляющему Евлампию Севостьянову двинулись. Первый раз они рядом с заводской стройкой очутились, поэтому язык проглотили от удивления, когда лодка носом упёрлась в высоченную стену, что над рекой поднялась. Это и была та самая злосчастная плотина верх-нейвинская.