Так вот подняли они на пару всех береговых. Люди в исподнем еле успевали до сухой травы добраться, как вода накрывала их дворы, а во дворах добро плавало — бельё разное, бочки да телеги. Не успели спасти двух коз, что на привязи были, старшие Феофилактовы захлебнулись, детей спасая, да младенец из крайнего дома вместе с люлькой в воду опрокинулся — пока выловили, так уж поздно было.
Молитвы, вой и плач над берегом встал. Прохор Вяткин из молельного дома святые книги вынес, да вот только многие подмокнуть успели и плакали чернилами прямо на рубаху старосте. Чего уж там, самое сокровище-то спасти успел — «Рыбий Апокалипсис» в золотом переплёте.
«Идите, поднимайте всех! — кричит Катюшка. — Это ещё не конец бед, это только начало!». — «Правильно малая говорит! — подхватил староста, — Слушайтесь её, поскольку Господь её направляет!». — «Слепую-то ведьму?», — удивились таватуйцы. «Слепые находят дорогу там, где зрячие ошибаются!», — ответил староста, и даже сам не понял, откуда у него слова такие взялись.
А Катюшка отошла в сторону по краю воды, камнями стукнула и ждёт. Вот и ветерок дохнул с озера.
«Здесь ли ты?», — спрашивает слепая. «Здесь, рядом с тобой», — отвечает Гора-Рыба. «Ты чудеса ворожить умеешь, так спаси нас от потопа! Сломай плотину заводскую!», — молит Катюшка. «Много я могу сделать, но не смогу плотину сломать — не дано мне такой власти», — отвечает Рыба. «Скажи тогда, как быть нам, бедным?». — «Иди к своим и скажи, что есть у них время, чтобы собрать скарб свой и в гору уйти, пока солнце над Шаманихой не встанет. Более я не смогу воду удержать. Потом вода вернётся с прежней силой и останется так навсегда».
Катюшка подошла к Рыбе и поцеловала её в каменный лоб.
Когда она вернулась в скит, многих потопленцев уже отогрели у костров и накормили горячим. Кто помоложе да покрепче на горбу своём затаскивали в гору, то, что смогли в воде поймать.
«Слушайте! — крикнула Катюшка. — Пускай я для вас «ведьма слепая», только вам всё равно придётся меня слушать!». Притихли все удивлённо, а Катюшка и говорит: «У нас есть время, чтобы спасти всё, что можно, пока солнце над Шаманихой не встанет. Потом вода вернётся и затопит берег навсегда».
Зашумели люди удивлённо, но вдруг услышали крик егоровских ребятишек, что с берега на себе скамью тащили: «Вода уходит! Вода уходит!»
Бросились люди на берег и глазам своим не поверили: в утренних лучах встал посреди Таватуя-озера каменный остров, а над ним будто бы туча чёрная собралась, а под тучей, как водится, струи дождевые. Только вот чудеса — дождь тот не вниз падал, как полагается, а вверх. Отрывались от поверхности воды капли и уносились к небесам. Отступила вода на прежний уровень, а туча на небе всё пухла да чернела.
Упали на колени поселенцы и молиться стали Господу всемогущему, а когда помолились, бросились по домам своим хозяйство спасать. Тащили с собой всё, что под руку попадётся. Хозяйственный мужик Афанасий Епифанов успел пол-дома на брёвна разобрать да закатить те брёвна на гору. Грузили сундуки с барахлом на подводы, запасы в бочках у кого какие были, и толкали сзади, чтобы лошадям помочь. Все бегали и суетились, только одна «каменная вдова» Орлова сидела на лавке рядом с домом своим и глаз не отводила от чуда таватуйского.
«Уходи в скит, Катерина Фёдоровна», — попросил её Прохор Вяткин. — «Вот как выходит, Прохор Семёныч, вчера я готова была со злобы весь завод Верх-Нейвинский спалить, а теперь смотрю на это диво и в душе у меня покой настал, — отвечала Орлова. — Никуда я отсюда не уйду. Хочу тут навсегда остаться. Мужик мой в камень ушёл, а я в воду уйду, так вот я решила». — «Господь с тобой, старая! Грешно так говорить! — заволновался Прохор Вяткин. — Сейчас же сыновей твоих кликну, пускай на руках тебя унесут!».
Побежал староста орловских сыновей звать, да не успел — встало солнце ровно над Шаманихой. В тот же миг сверкнула молния над островом, да такая, словно тыщи молний в пучок собрались. Грянул гром, будто земля раскололась, закачались деревья, а над лесом птичьи стаи поднялись. Увидели все, как от молнии полыхнули деревья на хребте чудо-острова, и тут же страшная туча, что над озером висела, рухнула вниз водопадами и разошлась по берегам высокою волною. Такой силы волна была, что все постройки прибрежные по щепочке да по камешку разнесла. Кто такую страсть видел, до конца дней забыть не сможет.
Прокатилась та волна по всем берегам и ушла вниз по Нейве, к заводу новому. А там, на плотине заводской управляющий с инженером всё голову ломали — куда вода из реки подевалась? Слышали они и гром небесный и сполохи наблюдали, но лишь когда стена воды с Таватуй-озера на плотину двинулась, так со всех ног наутёк бросились. Дрогнула плотина, но удар выдержала. Лишь язык водяной через стену перелетел, лизнул заводские корпуса и на мелкие брызги рассыпался. Перекрестился Евлампий Севостьянов, вернулся на плотину, а над ней уж Верх-Нейвинский пруд стоит. Спокойно стоит, словно всегда здесь был, лишь макушки сосен из воды торчат — бывшему лесу памятники.