Сказания о Гора-Рыбе. Допотопные хроники

«Эй, вы, там! Разворачивайте своё корыто и гребите отсюда, пока вас заслонкой не прихлопнуло!», — услышали ходоки грозный окрик с верхотуры.

«Хорошо, что нам не пришлось долго искать тебя, Евлампий Степаныч! — закричал в ответ Прохор Вяткин. — Мы пришли к тебе с поклоном от береговых жителей Таватуя, чтобы спросить: что делать нам, когда ты плотину запрёшь и вода в рост пойдёт? Предупредит ли нас кто загодя? Даст ли кто нам взамен потопленным хозяйствам нашим деньги али помощь какую?».

Заскрипел зубами управляющий, только того никто того скрипа кроме инженера Мюллера не слышал: «Проклятье! И так-то к срокам стройка не поспевает, а тут новая заноза — заливные поселенцы!».

А вниз крикнул: «Ступайте к своим и скажите, что на сборы у них четырнадцать дней есть. А что до компенсации, то я вашу просьбу самому Порфирию Акинфиевичу сегодня же передам — он всё решит в лучшем виде!».

Тут бабка Орлова не выдержала, голос подала: «Наслышаны мы про доброту твою, Севостьянов! На всякий случай знай — мы своё письмо написали Демидову. Если что не так, ты перед ним отвечать будешь!»

Закончились переговоры, развернулась лодка и пошла обратно к Таватую.

Налилось кровью лицо управляющего, а вслед ходокам такая брань полетела, что едва плотина не рухнула. «Чтобы какая-то срань кержацкая мне, Евлампию Севостьянову, палки в колёса заводские совала? Ну уж нет! Нахлебаются они у меня ещё водицы! В контору!».

Бегом бежал за ним инженер Мюллер до самых дверей конторы, так что запыхался да едва чертежи не растерял. Вызвал Севостьянов к себе писаря и приказал, чтобы тот брал лошадь и немедля скакал в Екатеринбург к Демидову.

«Ты секретаря его Ивана Парамонова знаешь?» — «Как не знать, Лампий Степаныч! Знаю преотлично!», — кивал писарь заикаясь со страху. «Должен ты в почте секретарской найти письмо от таватуйских поселенцев и сделать так, чтобы он исчезло. Что хочешь с ним сделай, хоть сожги, хоть съешь его, хоть в задницу себе запихай, только чтобы оно к Демидову на стол не попало. Понял?!». — «Так точно, Лампий Степаныч, понял!».

Хлопнула дверь за писарем, а управляющий к инженеру повернулся. «Ну что, Мюллер, готова наша плотина, говоришь?». Глядит на него в упор, а в глазах тёмных молнии сверкают, да так, что инженеру не по себе сделалось.

«Как и сказано было, Евлампий Степанович, вчера механизм проверили — всё в порядке, хоть сейчас запирай». — «Так иди сейчас и запирай». — прошипел управляющий. «Не понимаю я вас, Евлампий Степанович, у нас по плану перекрытие реки только через две недели должно произойти». — «А тебе понимать не надо, ты делай, что я говорю — целее будешь. А я предупрежу урядника, чтобы у плотины двойной наряд для охраны выставил. Только учти, Мюллер, соплей я не потерплю! Вы, столичные барышни, за вольнодумные идеи мать родную продадите. Но я не таков! Это мой завод, и худо будет всякому кто у него на пути встанет!».

«Но вы же сами…», — попытался возразить инженер, — «Запирай!», — рявкнул управляющий. Бледный, походкой неверной вышел инженер Мюллер из конторы. Рассеянно оглядел он кричные печи, домну и нехорошее предчувствие захолодило в груди. Над окрестными лесами повисла мёртвая тишина. Не горланили лягушки в соседнем болоте, не кричала выпь, не резали воздух чайки, высматривая рыбу в реке. Исчезли даже стаи комаров, досаждавшие каждый вечер. Инженеру Мюллеру стало страшно.

«Запирай плотину!», — скомандовал он, и могучие колёса заскрипели, навсегда перекрывая путь некогда вольной речке Нейве.

Сказание о таватуйском потопе

А Катюшка-то Фролова в тот вечер всё по пятам за старостой ходила, на всех сходках поодаль стояла да в оба уха разговоры слушала про переговоры с управляющим Севостьяновым. Слышала она и про четырнадцать дней на переселение, и слышала как береговые поссорились. Кто говорил, что надо уходить немедля, мол управляющий — гадюка подколодная, от него чего угодно ждать можно. Другие стояли на своём и уходить не собирались.

«Я скорее завод этот спалю, чем с места двинусь!», — грозила старуха Орлова.

Накричались да порешили — утро вечера вернее, завтра на свежую голову всё сладится. Одной Катюшке после всех этих разговоров ещё тревожнее стало. Проснулась она среди ночи от такой тишины, что в ушах заломило. Схватила Катюшка кисет с камнями рыбьими и вниз по склону побежала. За сто шагов до берега пятки по воде зашлёпали — вот она беда, уже здесь! Добралась по пояс в воде до ближнего дома егоровского, закричала, что было сил и кулачонками в ворота замолотила. Полегчало немного, когда шум со двора услышала. Распахнулись ворота, а на пороге Мишка стоит мокрый да всклокоченный.

«Бери факел и бежи вправо по берегу! — командует Катюшка. — Кричи, стучи, буди людей! А я влево побегу!». — «Держи факел!», — кричит Мишка. «Безглазой факел не подмога!». — «Держи, дура, люди-то не слепые — тебя скорей заметят!».