Сказания о волках

Мара старалась сдержать жалость при виде невестки, собирая всю силу. Выгнала чужих мужчин, послав их за Купавой, что всегда помогала Маре в тяжелых случаях, а сыну приказала отнесть жену в баню, положить на белую простыню.

— Чем мне помочь вам?

— Найди виноватого, — серьезно ответила Мара.

Мезеня кивнул и вышел, захватив с собой сарафан жены. За дверью его ждали друзья. Они все слышали.

— Если нужно, то я смогу при всех подтвердить, — мрачно проговорил Шмель.

— Спасибо, друг, — Мезеня благодарно положил руку на плечо Шмеля. — Пойдем в дом к Цветане.

Дора издали увидела в окно, что к ним идут гости. Она ждала их, зная, что что-нибудь все равно выдаст дочь. Гости вошли без стука, едва ли не с ноги распахнув дверь. Женщина выпрямилась, удивленно улыбнулась, направившись к мужчинам.

— Какая честь — вожак пришел в наш дом.

— Где муж и дочь, Дора? — хмуро спросил Мезеня.

В этот момент из комнаты выпорхнула сияющая Цветана. Ее глаза горели счастьем, ведь он сам пришел к ней, да еще и с товарищами, не иначе свататься? Но вожак бросил к ее ногам окровавленный сарафан жены.

— На нем твой запах, — словно приговор, произнес он.

Побледнела белее полотна девица, только не увидел он в ее глазах ни капли раскаяния. Не стала она заламывать перед вожаком руки, прося помиловать, злобой горели черные глаза. Задышала она часто, прерывисто, переводя взгляд то на изорванный сарафан, то на вожака стаи.

— Нет во мне стыда за содеянное, Мезеня, — вскинув голову, произнесла Цветана. — Из-за тебя все! Твоя мать сговаривалась еще когда с моими родителями, а ты из-за Песков девку привез! Во мне ты должен был отразиться, а не в ней. Мезенюшка, люб ты мне был всегда, да вот как разошлись наши дороги, — она горько усмехнулась. — Нет у нас будущего, но и у вас его не будет!

Молча слушали все Цветану, каждый со своими мыслями, всем было жаль глупую девчонку, но оставить безнаказанным грех убийства, не важно кого, не из обороны, а из мести, карался строго и оправдывать проступок вожак не собирался.

— Завтра на заре покинешь стаю. Возьмешь с собой, что сможешь унесть. Обратной дороги тебе не будет, Цветана. Ты сама выбрала путь, — Мезеня не повысил голоса, не выразил злобы на лице, просто высказал неоспоримый факт.

Глава 5

Пока по поселению быстрым ветром летела новость про преступление Цветаны, вызывая различные пересуды между волками, Мара с Купавой старались вырвать из лап смерти Зейду. Девушка пока не приходила в сознание, а две немолодые женщины старались промыть ей рану изнутри почище, где был кол. Края раны пришлось обрезать, и она молились богам, чтобы невестка оставалась в бессознательном состоянии.

После сурового приговора Цветане, Зуб и Шмель пошли по домам, а Мезеня же осторожно вошел в баню, где колдовали над женой лекарки. Вид распростертого смуглого тела на залитой алой кровью простыне, болью отозвался в его сердце, что он едва не застонал. Вновь вспомнилась страшная картина на дне медвежьей ямы, ярость охватила его мысли. Невероятными усилиями он постарался успокоиться, иначе, сейчас бы рванул в дом к Цветане и она не ушла бы живой, а нельзя: приговор он ей уже вынес. Пусть по его разумению мягкий, ведь жена, хоть и опасно ранена, но жива… пока жива. Неизвестно, чем обернется для нее эта рана. Пусть останется даже хромой, он все одно будет ее любить и лелеять.

Мара видела горе сына, чувствовала его состояние, только отвлекаться было некогда. Даже говорить с ним не хватало времени. Промыв страшную рану, она наложила мазь на оба выхода сквозного отверстия, и только потом туго перевязали белыми тряпичными бинтами. Обмыли окровавленное тело невестки от грязи, насухо аккуратно протерли, облачили в чистую рубашку. Уставшая Мара тихо произнесла сыну:

— Можешь отнести жену на кровать.

Мезеня бережно поднял почти невесомое тело Зейды и понес в дом. Голова с черными косами запрокинулась назад, тонкие руки едва не разлетелись в стороны, но он крепко держал ее на сильных руках и так же бережно положил на постель. Зейда застонала, но не пошевелилась.

— Когда же она придет в себя, матушка?

— Никто не знает, — вздохнула мать. — Если сильная — выдержит, когда выгорать кровь станет, если нет… — она не договорила, повернулась и ушла из их комнаты.

Мезеня разделся, вытягиваясь рядом с женой, с разорванным сердцем глядя на бледное лицо.

— Вернись ко мне, Заюшка моя, — ткнулся лбом в подушку и крепко заснул.

От солнца едва порозовел небосклон, окрасив верхушки сосен и елей в пастельные тона. Открылась дверь в одном из домов, из него вышла женщина в дорожной одежде с узлом в руках, на ногах не дорогие сапожки, а обыкновенные лапти. Приделала она узел к одному концу крепкой палки, похожей на посох, перекинула его через плечо, отправляясь в неизвестность. Следом за ней выскочила другая женщина, с рыданиями кинулась ей в ноги, принялась причитать, но первая ее остановила, подняла за плечи, ставя на ноги.

— Не надо матушка, — негромко проговорила молодым голосом. — Коли жива буду, подам весточку, ежели нет, то оплакайте меня.

— Дочушка, — провыла Дора.