Сказания о земле Русской. От Тамерлана до царя Михаила Романова

Жил в это время и старец Иринарх, затворник ростовского Борисоглебского монастыря, бывший в миру крестьянским сыном села Кондакова Ильей. Уже в детстве говорил он матери, «как вырасту большой, постригусь в монахи, буду железа на себе носить, трудиться Богу». Выросши, Илья стал жить с своей матерью и заниматься торговлею, причем отлично повел дело, но затем он взял свой родительский поклонный медный крест, каковые кресты, около четверти аршина величиною, ставились в переднем углу комнаты для совершения перед ними молитв и поклонов, и ушел с ним в Борисоглебский монастырь, в котором и оставался до конца своих дней, приняв при пострижении имя Иринарх.

Пребывая однажды в жаркой молитве, Иринарх был осенен святым извещением, что ему следует жить всегда в затворе, что он и исполнил. «Первым помыслом нового затворника, – говорит И.Е. Забелин, – было создать себе особый труд, дабы не праздно и не льготно сидеть в затворе. Он сковал железное ужище, то есть цепь длиною в 3 сажени, обвился ею и прикрепил себя к большому деревянному стулу (толстый обрубок дерева), который, вероятно, служил и мебелью для преподобного, и добровольною тяжелой ношею при переходе с места на место».

Вскоре Иринарха пришел навестить его друг, известный московский юродивый Иоанн Большой Колпак, о котором мы уже говорили, и посоветовал ему сделать 100 медных крестов, чтобы каждый был весом в четверть фунта. Иринарх с радостью согласился на это, но сказал, что по бедности своей он не знает, где достать столько меди. Блаженный Иоанн успокоил его, говоря, что Бог поможет, и пророчески предсказал: «Даст тебе Господь Бог коня. Никто не сможет на том коне сесть, ни ездить, кроме одного тебя, твоему коню очень будут дивиться, даже и иноплеменные… Господь назначил тебе быть наставником и учителем. И от пьянства весь мир отводить. За это беззаконное пьянство наведет Господь на нашу землю иноплеменников, но и они прославят тебя паче верных». Через несколько дней после этого один посадский человек совершенно неожиданно принес преподобному Иринарху большой медный крест, из которого были слиты, к его большой радости, 100 крестов. Затем другой посадский принес затворнику железную палицу – дубинку, около 3 фунтов веса. Он стал употреблять ее против лености тела и невидимых бесов.

Скоро число крестов увеличилось до 142, а после шестилетних трудов на трех саженях ужища старец прибавил еще три сажени; затем, по прошествии следующих шести лет, опять три, так что к 1611 году, по мере того как внутренние дела Московского государства «стали, – говорит И.Е. Забелин, – запутываться в новые ужища и цепи, у преподобного подвижника тоже прибыло еще три сажени ужища, полученные от некоего брата, также трудившегося в железе». Таким образом, длина всего ужища стала уже в 9 саженей. В 1611 же году, в самую трудную и бедственную пору для Московского государства, Иринарх прибавил сразу 11 саженей ужища и постоянно пребывал обвитый 20-саженной цепью. Но это было далеко не все. «После старца, – рассказывает И.Е. Забелин, – осталось его «праведных трудов», кроме ужища, кроме 142 крестов и железной палицы, еще семеры вериги, плечные или нагрудные, путо шейное, связни поясные в пуд тяготы, восемнадцать оковцев медных и железных для рук и перстов; камень в 11 фунтов весу, скрепленный железными обручами и с кольцом, тоже для рук; железный обруч для головы, кнут из железной цепи для тела. Во всех сохранившихся и доселе праведных трудах затворника находится весу около 10 пудов».

Преподобный старец неустанно подвизался в этих «трудах» более 30 лет, не давая покою и своим рукам: он вязал для братии одежды из волоса и делал клобуки; сам же носил сорочку из свиного волоса. Он шил также платье для нищих, помогая им чем мог и, сидя в своем крепком затворе, всеми своими помыслами и чувствами следил за грозными событиями, потрясавшими его Родину. «Мимо старца, – говорит И.Е. Забелин, – прославившегося своими подвигами-трудами, конечно, ни пеший не прохаживал, ни конный не проезживал. Все приходили к нему благословляться на путь и побеседовать об общем горе, облегчить сердце и душу упованием на Божий Промысел.