Сказания о земле Русской. От Тамерлана до царя Михаила Романова

Жаркая молитва «последних людей» Московского государства была услышана, причем в неисповедимых путях Господа Ему угодно было даровать им победу – рукой того, кто, в великом возмущении своего духа от скорбей, переживаемых Родиной, первый поднял голос на всеобщее вооружение против ее врагов. Кузьма Минин неожиданно подошел к князю Пожарскому и стал просить у него ратной силы, чтобы ударить на поляков. «Бери кого хочешь», – отвечал ему на это Пожарский. Тогда исполненный воинского духа Кузьма взял три дворянские сотни и перешедшего на нашу сторону поляка, «рохмистра Хмелевскаго», и во главе их смело ударил на стоявшие у Крымского брода конную и пешую сотни Хоткевича. Это решило участь дня, а вместе с тем и судьбу всех дальнейших событий. Пехота, видя блистательный успех Минина, «из ям и ис кропив поидоша тиском к таборам. Конные же все напустиша. Етман же, покинув многие коши и шатры, побежа ис табор». Воодушевленные победой, наши ратные люди рвались преследовать поляков.

«Начальники же их не пустиша за ров, глаголаху им, что не бывает в один день две радости, и то зделалось помощию Божиею. И повелеша стреляти казаком и стрельцом, и бысть стрельба на два часа, яко убо не слышети, хто что говоряше. Огню же бывшу и дыму, яко от пожару велия, гетману же, бывшу в великой ужасти, и отойде к Пречистой Донской и стояше всю нощь на конех. На утрие же побегоша от Москвы. Срама же ради своего прямо на Литву поидоша». Так отразило Нижегородское ополчение гетмана, не допустив снабдить его припасами поляков, сидевших в Кремле и Китай-городе.

Но доблестные вожди этого ополчения предвидели еще немало дела и впереди.

Архимандрит Дионисий с соборными старцами Троицкой лавры во исполнение обещания, данного казакам, отправили им в заклад в тысячу рублей сокровища святого Сергия – ризы церковные, епитрахили, евангелия в окладах и церковную утварь. Когда казаки увидали эту посылку, то их православные сердца дрогнули. Они поспешили вернуть ее в монастырь и отправили в него грамоту, обещая все претерпеть, но от Москвы не отходить. Труднее было уладить дело с вождями казацкого ополчения; спесивый князь Димитрий Трубецкой, как боярин, хотя и воровской, требовал, чтобы Пожарский и Минин ездили бы к нему в стан для совета. Земские же люди, памятуя судьбу Прокофия Ляпунова, отнюдь этого не хотели допустить.

Скоро Пожарский вынужден был разослать грамоту по городам, в которой он извещал об отбитии Хоткевича от Москвы и сообщал о бывших тушинских воеводах, что «начал Иван Шереметев со старыми заводчиками всякого зла, с князем Григорием Шаховским да с Иваном Плещеевым да с князем Иваном Засекиным атаманов и казаков научать на всякое зло» и подговаривать их, чтобы они шли занимать города в тылу Нижегородского ополчения и затем «всех ратных людей переграбить и от Москвы отогнать».

Однако к началу октября казачьи воеводы увидели, что земские люди сильнее их; с своей стороны Пожарский охотно уступал почет и первенство Трубецкому. Они согласились делать все дела сообща и съезжаться посредине между земским и казацким станами – на Неглинной – на Трубе, где и поставить приказы для решения всех государственных дел.

В конце октября или в начале ноября по городам была разослана новая грамота, уже от обоих воевод, о прекращении между ними всех распрей и о единодушном намерении их, вместе с выборным человеком Кузьмою Мининым, освободить государство от врагов, с повелением во всем относиться к ним обоим и не верить грамотам одного из них: «Как, господа, Божиею помощию и заступлением Пречистая Богородицы и умолением всех Святых, – писали Трубецкой и Пожарский, – под Москвою гетмана Хоткеева мы побили и коши многие у него взяли и запасов в Москву к московским сидельцом не пропустили, и то вам ведомо, и мы, бояре и воеводы, о том к вам писали; и были у нас посяместа под Москвой розряды розные, а ныне, по милости Божий, меж себя мы, Дмитрей Трубетцкой и Дмитрей Пожарской, по челобитью и по приговору всех чинов людей, стали во единачестве и укрепились, что нам да выборному человеку Кузме Минину Московского государства доступать и Российскому государству во всем добра хотеть без всякия хитрости, и розряд и всякие приказы поставили на Неглимне, на Трубе, и снесли в одно место и всякие дела делаем заодно, и над Московскими сидельцы промышляем: у Пушечного двора и в Егорьевском девиче монастыре и у всех Святых на Кулишках поставили туры, и из-за туров из наряду (пушек) по городу бьем беспрестани, и всякими промыслы над городом промышляем и тесноту Московским сиделцом чиним великую; и из города из Москвы выходят к нам выходцы, Русские и Литовские и Немецкие люди, а сказывают, что в городе Московских сиделцов из наряду побивает и всякия тесноты и с голоду помирают, а едят-де Литовские люди человечину, а хлеба и иных никаких запасов ни у кого ничего не осталось; и мы, уповая на Бога, начаемся Москвы доступити вскоре».