Перед зданием, походившим на гостиницу, стояла каменная ваза с цветами. Гайял осадил коня – враждебно настроенные люди редко занимаются выращиванием цветов.
«Эй! Есть тут кто-нибудь?» – позвал Гайял. Встреченный молчанием, он позвал еще раз.
Нет, дверь не открылась, в окнах не появились оранжевые огоньки свечей. Гайял медленно отвернулся и поехал дальше.
Улица расширялась, поворачивая к высокому зданию, в котором Гайял заметил свет. Четыре больших окна на фронтоне были закрыты позеленевшими от патины филигранными бронзовыми ставнями, а под ними были устроены небольшие балконы. Мраморная балюстрада окаймляла террасу, белевшую в сумерках, как полированная кость, а над террасой, из-за приоткрытой массивной деревянной двери входного портала, струился свет и доносились звуки музыки.
Ни свет, ни музыка, однако, не привлекали внимание Гайяла Сфирского. Остановившись, он спешился и поклонился молодой женщине, неподвижно сидевшей у балюстрады. Несмотря на пронизывающий холод, на ней было простое легкое платье бледного желтовато-оранжевого оттенка, напоминавшего о лепестках нарцисса. Прозрачно-золотистые волосы свободно спускались ей на плечи и придавали ее лицу серьезное, задумчивое выражение.
Как только Гайял выпрямился, отвесив поклон, девушка кивнула, слегка улыбнулась и рассеянно покрутила пальцем локон, прикасавшийся к щеке: «В такую ночь одинокому путнику должно быть холодно».
«В такую ночь должно быть холодно сидеть снаружи и смотреть на звезды», – парировал Гайял.
Незнакомка снова улыбнулась: «Мне не холодно – я сижу и мечтаю… и слушаю музыку».
«Как называется этот город?» – спросил Гайял. Оглядевшись, он не заметил ничего, кроме пустынных темных улиц, и вновь повернулся к собеседнице: «Кроме вас, здесь кто-нибудь живет?»
«Это Каршезель, – ответила девушка, – всеми покинутый десять тысяч лет тому назад. Мой дряхлый дядюшка и я укрылись в городе от степных сапонидов – и с тех пор здесь живем».
«Ведьма! – подумал Гайял. – Впрочем, может быть и нет…»
«Тебе холодно, ты устал, – продолжала незнакомка, – а я заставляю тебя оставаться на улице». Поднявшись на ноги, она пригласила его в дом: «Воспользуйся нашим гостеприимством».
«С благодарностью приму приглашение, – откликнулся Гайял. – Но прежде всего мне нужно где-то разместить коня».
«Его можно приютить в соседнем сарае. Конюшни у нас нет». Проследив направление, в котором указывала девушка, Гайял заметил неподалеку приземистое каменное строение с черным провалом открытой входной двери.
Он отвел туда белого коня и снял с него уздечку и седло, после чего, остановившись у дверного проема, прислушался к музыке, доносившейся из высокого здания – кто-то наигрывал причудливую старинную мелодию на духовом инструменте, напоминавшем флейту.
«Странно, странно! – бормотал он, поглаживая морду коня. – Дядюшка играет на флейте, девушка сидит одна, дышит морозным воздухом и смотрит на звезды…» Поразмыслив, он решил, что, скорее всего, его подозрения чрезмерны: «Даже если она – ведьма, что с меня возьмешь? А если, как она говорит, их привел в город страх перед кочевниками, и они развлекаются музыкой, чтобы рассеять скуку, их, наверное, позабавят последние вести из Асколаиса. Так или иначе, беседа с гостем в какой-то мере послужит возмещением гостеприимству». Гайял вынул из седельной сумки свою флейту и засунул ее за пазуху кожаной куртки, после чего поспешил туда, где его ожидала девушка.
«Ты не сказал, как тебя зовут, – напомнила она. – А мне нужно как-то представить тебя дядюшке».
«Я – Гайял из Сфира, что на берегах реки Скаум в Асколаисе. А тебя как зовут?»
Девушка улыбнулась и открыла входную дверь пошире. На булыжную мостовую пролился желтый свет: «У меня нет имени. Зачем мне имя? Здесь никогда никого не было, кроме моего дядюшки – и, когда он говорит, ему некому ответить, кроме меня».
Гайял почесал в затылке, но решил, что слишком откровенно выражать недоумение было бы невежливо, и не стал задавать по этому поводу дальнейшие вопросы. Возможно, девушка боялась, что случайный гость ее сглазит, и не произносила свое имя вслух, чтобы ее не околдовали – подобные суеверия встречались повсеместно.
Они зашли в зал, выложенный каменными плитами; звуки флейты становились громче.
«Если можно, я буду называть тебя „Эймет“, – предложил Гайял. – Так называют на юге золотистый душистый цветок – ты мне его напоминаешь».
Девушка кивнула: «Зови меня, как хочешь»
Они вступили в просторное теплое помещение со стенами, завешенными коврами. В правой стене пылал огромный камин, а на столе перед камином стояли приготовленные блюда. На скамье сидел флейтист – неряшливый старик болезненной наружности. Длинные локоны растрепанных седых волос спускались ему на спину; столь же нечесаная борода была замызгана желтоватыми пятнами. На старике был потертый грязноватый камзол, а его кожаные сандалии давно рассохлись и растрескались. Странным образом, старик не вынимал флейту изо рта, но продолжал играть; Гайял заметил при этом, что девушка в желтоватом платье, казалось, пританцовывала в такт наигрышу флейты.