Они вступили в просторное теплое помещение со стенами, завешенными коврами. В правой стене пылал огромный камин, а на столе перед камином стояли приготовленные блюда. На скамье сидел флейтист — неряшливый старик болезненной наружности. Длинные локоны растрепанных седых волос спускались ему на спину; столь же нечесаная борода была замызгана желтоватыми пятнами. На старике был потертый грязноватый камзол, а его кожаные сандалии давно рассохлись и растрескались. Странным образом, старик не вынимал флейту изо рта, но продолжал играть; Гайял заметил при этом, что девушка в желтоватом платье, казалось, пританцовывала в такт наигрышу флейты.
— Дядюшка Людовик! — весело воскликнула Эймет. — Я привела гостя, сэра Гайяла из Сфира!
Гайял с удивлением смотрел в лицо музыканту. Его серые глаза, слегка водянистые от старости, но все еще яркие и проницательные, лихорадочно блестели — Гайялу показалось, что они загорелись какой-то странной радостной мыслью. Радость старика приводила Гайяла в замешательство, так как глубокие морщины на лице флейтиста свидетельствовали о долгих годах ничтожества и лишений.
— Может быть, ты тоже умеешь играть? — поинтересовалась Эймет. — Мой дядюшка — замечательный флейтист, а в такой вечер ничего не может быть лучше музыки. Дядюшка играет каждый вечер — уже много лет…
Эймет повернулась и улыбнулась старику. Гайял вежливо кивнул.
Эймет пригласила его к столу, уставленному яствами:
— Присаживайся и ешь, Гайял, а я налью тебе вина. После этого, может быть, ты соблаговолишь что-нибудь нам сыграть на флейте.
— С удовольствием! — отозвался Гайял, заметив, что радость на лице старого музыканта стала еще более очевидной — уголки его губ дрожали беззвучным смехом.
Он ел, а Эймет подливала ему золотистое вино — до тех пор, пока у него не начала кружиться голова. Тем временем Людовик не переставал играть — то медленную печальную мелодию, напоминавшую о прозрачных струях ручья, то мрачноватый гимн, наводивший на мысль о безбрежных волнах западного океана, то простоватый наигрыш ребенка, напевающего во время игры. Гайял не мог не замечать, что настроение Эймет явно менялось в зависимости от музыки — когда менялся характер мелодии, она становилась соответственно то серьезной, то веселой. «Как странно!» — думал Гайял. Но опять же, люди, ведущие отшельническую жизнь, нередко предаются чудачествам — а в целом хозяева вели себя вполне доброжелательно.
Покончив с ужином, он встал и выпрямился — для чего ему пришлось слегка опереться на стол. Людовик наигрывал веселую ритмичную мелодию, наводившую на мысль о стеклянных птицах, привязанных красными нитями и кружившихся снова и снова в солнечных лучах. Пританцовывая, Эймет подошла поближе к Гайялу. По сути дела, она остановилась почти вплотную — так, что он ощутил теплую душистую волну, исходившую от распущенных золотистых волос. Ее лицо светилось радостно-диковатым выражением… Удивительное дело! При этом Людовик мрачновато посматривал на них и не говорил ни слова.
«Может быть, я напрасно сомневаюсь в намерениях незнакомцев, — упрекал себя Гайял. — Тем не менее…»
— А теперь, — взволнованно выдохнула Эймет, — может быть, ты нам сыграешь? Ты такой молодой и сильный! — Заметив, как удивленно раскрылись глаза Гайяла, она поспешила прибавить: — Я имею в виду, если играть будешь ты, старый дядюшка Людовик сможет отдохнуть и выспаться, а мы с тобой сможем посидеть и побеседовать допоздна.
— С удовольствием сыграю на флейте! — выпалил Гайял и тут же проклял свой язык, одновременно онемевший и болтливый; надо полагать, он выпил лишнего. — Да, не откажусь сыграть. У нас в усадьбе, в Сфире, меня считали неплохим флейтистом.
Взглянув на Людовика, Гайял замер — на лице старика вспыхнуло выражение безумной радости, невольно вызывавшее недоумение. Неужели этот человек настолько любил музыку?
— Тогда играй! — понукала Эймет, потихоньку подталкивая Гайяла к Людовику и его флейте.
— Может быть, будет лучше, если я подожду до тех пор, когда твой дядюшка закончит, — предположил Гайял. — Было бы не слишком вежливо…
— Нет-нет! Как только ты покажешь, что не прочь поиграть, он отдаст тебе флейту. Достаточно ее взять. Ты же видишь, — сочувственно призналась она, — он глух как пень.
— Хорошо! — согласился Гайял. — Только я буду играть на своей флейте. — Он вынул инструмент из-за пазухи. — Что такое? Что случилось?
И девушка, и старик сразу стали выглядеть по-другому. В глазах Эймет вспыхнула гневная искорка, а необъяснимое блаженство Людовика мгновенно испарилось — теперь его потухшие глаза не выражали ничего, кроме тупой, безнадежной покорности судьбе.
Гайял медленно отступил на шаг в полном замешательстве:
— Так вы хотите, чтобы я играл, или нет?
Возникла пауза.
— Конечно! — сказала наконец Эймет, снова юная и очаровательная. — Но я уверена в том, что дядюшке Людовику понравится слушать, как ты играешь на его флейте. Она настроена в особом ладу — другой может показаться ему незнакомым…