Сказания Вовки Образцова. Родственник из будущего.

Сквозь щель в ставнях пробивались солнечные лучи и светили Гарику в лицо, превращая на своём пути воздушные пылинки в парящие над полом огненные искры. Всё связанное тело Гарика, скрюченное на полу, ныло и болело, особенно беспокоили шея и руки, а ног он и вовсе не чувствовал. Кряхтя и чертыхаясь, он с трудом перевернулся через живот на левый бок, пряча лицо от пронзительных лучей. Но, что это??? Не может быть! Все двери в комнаты Шуркиного дома были настежь распахнуты, а сами комнаты — пусты! Постой, постой…

Так вот, значит, каким коварным гадёнышем оказался этот лоховитый Нид! Всё заграбастал себе! Всё!!! Нужно было его раньше ликвидировать, а не сюсюкаться… Вот до чего глупая доброта доводит — до жалкой бедности и полного разорения! От собственной беспомощности Гарик болезненно заскулил, разражаясь крепкой руганью и проклятиями. Слёзы боли и отчаянья выступили на его глазах. Зажмурившись, он, стеная и всхлипывая, на какое-то время забылся…

Толи во сне, толи на самом деле, Гарик вдруг почувствовал, как кто-то невидимый разрезает эти ненавистные путы и, отбросив во все стороны его руки и ноги, сильною рукой ощупывает ему затылок и плечи. Лёжа на животе, Гарик открыл глаза и хрипло заныл:

— Ой, больно, больно-то как! Не надо, не трогайте шею…

Всё те же сильные руки перевернули Гарика на спину, и он увидел склонённую над ним Зинаиду в красном спортивном костюме. Лицо её было мрачным и заплаканным.

— Зинуля? Зинулечка! Как же я рад тебя видеть! Ты мой ангел-спаситель… — залебезил Гарик, но, после болезненного пинка в бок, испуганно умолк.

Тоскливо заныли ставни под рукой женщины, — и гостиная наполнилась ярким светом. Угрожающе скрипя половицами, Зинаида отправилась на осмотр Шуркиного дома. Гарик блаженно задвигал отёкшими конечностями, лихорадочно сочиняя наиболее правдоподобную версию для доброй Зинаиды. Ну, покричит она на него да отругает, как следует, пусть даже поколотит — ничего страшного, обычное дело! Только что же придумать-то, когда больная голова едва соображает после вчерашнего возлияния? Можно, как обычно, сослаться на то, что он был пьян и ничего вообще не помнит. А вдруг она что-то знает о деньгах, невидимой капсуле и этом глупом Ниде? Если всё так, ох, то Гарику — полнейшая крышка…

Когда Зинаида вернулась в гостиную, Гарик, кряхтя и морщась, сидел на диване и держался обеими руками за затылок. Отвесив Гарику звонкую пощёчину, Зинаида задумчиво села на стул перед диваном и коротко кинула:

— Докладывай!

— Нич-чего не помню, Зинуля. Пьяным был…- нашёлся Гарик, потирая щеку.

— Чем до этого занимался? Где был?

— К Шурке я ездил, честное слово на… на свидание! Он просил за этим вот домом приглядеть, ну и…

— Почему по мобильному со мной не связался? Чего не отвечал?

— Ты не поверишь, Зинуля! Потерял я его где-то, а найти не могу…

— Ясно, — холодно ответила Зинаида, набирая на своём мобильном телефоне номер телефона Гарика. Через мгновение Гарик подпрыгнул как ужаленный — в заднем кармашке его джинсов голосисто заиграл-запел мобильник.

— Ты смотри! Вот, оказывается, где он был… — пустился на хитрость Гарик, удивлённо извлекая телефон из кармашка, но Зинаида лишь печально усмехнулась:

— Где Нид?

— Ты о чём, Зинуля?

— Последний раз спрашиваю, где сейчас находится мальчишка по имени Нид?

— Помилуй, Зинаида! Какой ещё мальчишка?

— Хорошо, напомню. Тот, который недавно в девицу рядился по твоему совету да на чердаке твоём прятался. Вспомнил?

— Ах, этот… Так отвёз я его домой тогда, ты же сама разрешила!

— Скажи-ка мне адресок, куда мальчишку доставил!

— В город я его подвёз и на какой-то автобусной остановке высадил…

— И больше не видел его?

— Нет, конечно! Зачем он мне? С прошлым покончено навсегда! У нас, ведь,  скоро своя семья будет, Зинуля…

В порыве праведной ярости Зинаида поднялась со стула и снова отвесила лукавому лжецу крепкую оплеуху, сопровождая её пророческими словами:

— Забудь о совместной семье, грязное ничтожество! Я за брехливого вора и подлого убийцу замуж не собираюсь!

— О чём ты, дорогая? Какой вор и убийца? Как можно? Я, между прочим, свободный менестрель, поэт и музыкант, невинное дитя большого искусства! — пафосно изрёк Гарик, массируя обе щёки.

Сжав до белизны кулаки и поскрипывая зубами, Зинаида принялась прохаживаться гостиной. С трудом подавляя в себе сильнейшее желание наброситься на этого прогнившего слизняка, в которого она имела неосторожность так глупо влюбиться ещё на заре своей юности, наброситься и размазать его по дивану, женщина сухо произнесла:

— С этой минуты ты для меня чужое существо, ибо назвать тебя человеком — выше моих сил. Собирайся, поедем к следователю и оформим явку с повинной! Напишешь чистосердечно, как деньги у инкассаторов воровал, как мальчишку душил, — всё укажешь! Отныне твоим домом и семьёй станет тюрьма! Холодная и сырая тюрь-ма! Вот там и песенки свои слащавые распевать будешь, а мне уже не надо. Отслушала я своё… Нет у меня к тебе больше никаких чувств, кроме омер-зе-ни-я!

Не долго раздумывая, трухнувший Гарик бросился к ногам Зинаиды и заблеял срывающимся голосом: