Читаем Сказать почти то же самое. Опыты о переводе полностью

Il lonfo non vaterca n'e gluiscee molto raramente barigatta,ma quando soffia il bego a bisce biscesdilenca un poco, e gnagio s’archipatta.`E frusco il lonfo! `E pieno di lupignaarrafferia malversa e sofolenta.Se cionfi ti sbiduglia e t’arripignase lugri ti botalla e ti criventa.[Баёк не полутяпит, не карнишитИ чрезвычайно редко стрекулярит,Но, если гули-мули воче глышет, —Слегка струлит и нашерсть архиварит.Смурлив баёк! Он полон разбрехаи,Злочухлой, прокудительной умели.Ты крянешь – он тебя мурзит и пхаит,Ты взбагнешь – он тебя кошлит и брелит.]


Все вы согласитесь не только с тем, что эта игра лучше предыдущей, но и с тем, что мою парафразу не назовешь удачным переводом поэтического текста. Имея дело с парафразой, мы склонны ожидать, что словесное выражение оправдывается неким содержанием; но, поскольку содержание осталось для нас темным, мы не поняли, почему словесное выражение оказалось именно таким. А во втором примере мы этого затруднения не испытываем вовсе. У нас создается впечатление, что мы прочли метрически состоятельное стихотворение, даже если нам непонятно, о чем в нем говорится. Более того, создается впечатление, что мы прочли состоятельное стихотворение, и как раз потому, что оно доводит до предела следующую мысль: в поэзии в расчет принимается не столько содержание, сколько выражение. И потому парафраза не оказалась стихотворением: ведь она не произвела того же самого воздействия, то есть не соблюла основную интенцию оригинала.

* * *

До сих пор я шутил, и доказывать, что приведенные примеры являются переводами, – значит попусту лезть из кожи вон. Но все же нужно было показать, что, если считать всякую интерпретацию переводом и довести эту мысль до самых крайних последствий, неизбежно придется лезть из кожи вон попусту. Если, конечно, не считать (как считаю я), что в этих случаях слово «перевод» служит метафорой, неким «почти как бы». Но зачем же по привычке пользоваться метафорой, которая сама по себе вполне допустима, а в некоторых обстоятельствах даже поучительна, если уже есть такой технический термин, как интерпретация (и ее разновидность – переформулировка), прекрасно передающий, о чем идет речь?

Я подчеркнул, что эти псевдопереводы не производят на читателя того же воздействия, что и оригинальный текст. Я сомневаюсь, что при чтении моих переформулировок сцены из «Гамлета» возникают те же сильные эмоции, что охватывают нас при восприятии эффектной сцены, в которой Гамлет пронзает Полония шпагой. Почему же так – если учесть, что эти примеры переформулировки стремятся передать то же самое содержание? Каков должен быть тот дополнительный эффект, вызвать который они не могут?

Почему нам показалось допустимым перевести слова how now! a rat? – как come! un topo? («как! мышь?»), тогда как другое определение – один из разнообразных видов млекопитающих грызунов из семейства мышиных, принадлежащих к роду Rattus, с длинным хвостом, от 15 до 30 сантиметров величиной – мы сочли смешным?

В следующей главе я вернусь к рассмотрению этой проблемы, относящейся к субстанции выражения, а не к содержанию. А теперь я хотел бы еще четче выявить различие между переформулировкой и переводом.

10.6. Сначала интерпретировать, потом переводить

Следуя Дж. Лепшки (Lepschky 1981: 456–457), посмотрим, как можно перевести английскую фразу His friend could not see the window. Лепшки отмечает, что возможны двадцать четыре различных итальянских перевода этой простой фразы. Все они представляют собою те или иные комбинации ряда выборов, а именно: (1) какого пола friend – мужского или женского (т. е. «друг» это или «подруга»); (2) как понимать глагол could not – как прошедшее время совершенного или несовершенного вида (т. е. «не мог» или «не смог»); (3) как понимать слово window – как «окно», напр., дома; как «окно» поезда или как «окошко», напр., в банке. Лепшки сам первым признает, что эти двадцать четыре варианта перевода существуют лишь в абстракции, поскольку в пределах того или иного контекста уместен будет лишь один из них. Но тогда налицо три проблемы, весьма отличные друг от друга:


(1) Эти двадцать четыре возможных варианта существуют лишь как потенциал лингвистической системы (и в этом смысле хороший словарь должен, к примеру, регистрировать все возможные смыслы, то есть все возможные интерпретанты слова window).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Борис Слуцкий: воспоминания современников
Борис Слуцкий: воспоминания современников

Книга о выдающемся поэте Борисе Абрамовиче Слуцком включает воспоминания людей, близко знавших Слуцкого и высоко ценивших его творчество. Среди авторов воспоминаний известные писатели и поэты, соученики по школе и сокурсники по двум институтам, в которых одновременно учился Слуцкий перед войной.О Борисе Слуцком пишут люди различные по своим литературным пристрастиям. Их воспоминания рисуют читателю портрет Слуцкого солдата, художника, доброго и отзывчивого человека, ранимого и отважного, смелого не только в бою, но и в отстаивании права говорить правду, не всегда лицеприятную — но всегда правду.Для широкого круга читателей.Второе издание

Алексей Симонов , Владимир Огнев , Дмитрий Сухарев , Олег Хлебников , Татьяна Бек

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Поэзия / Языкознание / Стихи и поэзия / Образование и наука
История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год
История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год

Русская литература XX века с её выдающимися художественными достижениями рассматривается автором как часть великой русской культуры, запечатлевшей неповторимый природный язык и многогранный русский национальный характер. XX век – продолжатель тысячелетних исторических и литературных традиций XIX столетия (в книге помещены литературные портреты Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, В. Г. Короленко), он же – свидетель глубоких перемен в обществе и литературе, о чём одним из первых заявил яркий публицист А. С. Суворин в своей газете «Новое время», а следом за ним – Д. Мережковский. На рубеже веков всё большую роль в России начинает играть финансовый капитал банкиров (Рафалович, Гинцбург, Поляков и др.), возникают издательства и газеты («Речь», «Русские ведомости», «Биржевые ведомости», «День», «Россия»), хозяевами которых были банки и крупные предприятия. Во множестве появляются авторы, «чуждые коренной русской жизни, её духа, её формы, её юмора, совершенно непонятного для них, и видящие в русском человеке ни больше ни меньше, как скучного инородца» (А. П. Чехов), выпускающие чаще всего работы «штемпелёванной культуры», а также «только то, что угодно королям литературной биржи…» (А. Белый). В литературных кругах завязывается обоюдоострая полемика, нашедшая отражение на страницах настоящего издания, свою позицию чётко обозначают А. М. Горький, И. А. Бунин, А. И. Куприн и др.XX век открыл много новых имён. В книге представлены литературные портреты М. Меньшикова, В. Розанова, Н. Гумилёва, В. Брюсова, В. Хлебникова, С. Есенина, А. Блока, А. Белого, В. Маяковского, М. Горького, А. Куприна, Н. Островского, О. Мандельштама, Н. Клюева, С. Клычкова, П. Васильева, И. Бабеля, М. Булгакова, М. Цветаевой, А. Толстого, И. Шмелёва, И. Бунина, А. Ремизова, других выдающихся писателей, а также обзоры литературы 10, 20, 30, 40-х годов.

Виктор Васильевич Петелин

Культурология / История / Учебники и пособия / Языкознание / Образование и наука