Сказать почти то же самое. Опыты о переводе

Da quel momento la Signora fu per lui Lilia, e come Lilia le dedicava amorosi versi, che poi subito distruggeva temendo che fossero impari omaggio: Oh dolcissima Lilia, / a pena colsi un fior, che ti perdei! / Sdegno ch’io ti riveggi? / Io ti seguo e tu fuggi, / io ti parlo e tu taci… Ma non le parlava se non con lo sguardo, pieno di litigioso amore, poich'e pi`u si ama e pi`u si `e inclini al rancore, provando brividi di fuoco freddo, eccitato d’egra salute, con l’animo ilare come una piuma di piombo, travolto da quei cari effetti d’amore senza affetto; e continuava a scrivere lettere che inviava senza firma alla Signora, e versi per Lilia, che tratteneva gelosamente per s'e e rileggeva ogni giorno.

Scrivendo (e non inviando), Lilia, Lilia, ove sei? ove t’ascondi? / Lilia fulgor del cielo / venisti in un baleno / a ferire, a sparire, moltiplicava le sue presenze. Seguendola di notte mentre rincasava con la sua cameriera (per le pi`u cupe selve, / per le pi`u cupe calli, / godr`o pur di seguire, ancorch'e invano / del leggiadretto pi'e Forme fugaci…), aveva scoperto dove abitava.

[С того времени Госпожою была для него Лилия, и именно как Лилии посвящал он ей любовные вирши, каковые затем немедленно уничтожал, опасаясь, что будут они подношением недостойным. О Лилия благоуханна! / Цветок сорвав, тебя утратил я нежданно. / Себя мне видеть подлым мнишь? / Слежу тебя, а ты бежишь; / Реку к тебе, а ты молчишь… Обаче беседовал он с нею токмо взором, придирчивой любови исполненным, поелику чем сильнее любят, тем более ко злопамятству склоняются; и трясся в приступах хладного огня, хилым здоровьем возбуждаемого, с душою легкою, как пудовая пушинка, прочь уносимый во власти любви без ответныя страсти; и по-прежнему писал письма, каковые отправлял без подписи Госпоже, а такожде вирши для Лилии, каковые ревниво удерживал у себя и перечитывал что ни день.

Писал он (не отправляя). О Лилия, куда, куда сокрылась ты? / O Лилия, небесная зарница! / Явилась, будто молния, / Сражая, исчезая, тем самым образы ее приумножая. Идя за нею следом ночью, когда возвращалась она домой с камеристкою (пролесками глухими, / проулками глухими / преследовать был рад, пускай и понапрасну, / обыденны следы легкобегущей ножки), обнаружил он, где она жила.]

Уивер в английском переводе использует лексику и орфографию XVII в., но при этом стремится почти буквально перевести стихи оригинала. Возможно, дистанция между «концептизмом» итальянского барокко и английской поэзией той эпохи столь велика, что не позволяет прибегать к контаминациям: