Сказать почти то же самое

Tanto gentile e tanto onesta pare
la donna mia quand’ella altrui saluta,
ch’ogne lingua deven tremando muta,
e li occhi no l’ardiscon di guardare.
Ella si va, sentendosi laudare,
benignamente d’umiltà vestuta;
e par che sia una cosa venuta
da cielo in terra a miraeoi mostrare{♦ 82}.

[Приветствие владычицы благой
Столь величаво, что никто не смеет
Поднять очей. Язык людской немеет,
Дрожа, и все покорно ей одной.
Сопровождаемая похвалой,
Она идет; смиренья ветер веет.
Узрев небесное, благоговеет,
Как перед чудом, этот мир земной[131]^*.]

Действительно, студент сказал бы, что Данте восхваляет такие качества своей дамы, как воспитанность или вежливость, ее достойные манеры, ее умение казаться скромной и вместе с тем любезной и т. д.

Однако, как разъяснил Контини (Contini 1979: 166), даже если оставить в стороне многочисленные стилистические отличия языка сонета от современного итальянского, в лексическом плане все слова, выделенные мною жирным шрифтом, во времена Данте обладали не тем значением, которое им приписываем мы. Слово gentile значило не «воспитанная» или «вежливая»: это был термин учтивого языка и означал «благородная» в прямом смысле слова, т. е. происходящая от знатных родителей. Onesta («достойная») относилось к красивой внешности, pare означало не sembra («представляется»), не appare («кажется»), а «является в своей очевидности» (Беатриче – зримое явление / манифестация Божественного могущества). Donna означало Domina («Госпожа») в феодальном смысле этого слова (в этом контексте Беатриче выступает Госпожой сердца Данте), a cosa – не «вещь», а, скорее, существо (в том числе и высшее). Поэтому начало сонета, по словам Контини, следовало бы прочесть так: «Столь очевидны благородство и краса моей Госпожи, когда она здоровается с другими, что всякий язык трепещет и немеет, а глаза не осмеливаются взирать на нее […] Она шествует, слыша слова похвалы, внешне облаченная в свою внутреннюю благожелательность, и становится явной ее природа: это существо, сошедшее с небес на землю, чтобы представлять во плоти Божественное могущество».

Любопытно, что в трех английских переводах этого сонета, сделанных в разные эпохи, встречаются отдельные ошибки, которые допустил бы и неискушенный итальянский читатель, но при этом восстанавливаются некоторые элементы верного значения – возможно, не столько посредством упражнений в филологии, сколько благодаря реминисценциям родной для переводчика поэтической традиции. Вот эти три перевода. Первый из них сделан в конце XIX в. Данте Габриэлем Россетти{♦ 83}:

My lady looks so gentle and so pure
When yielding salutations by the way,
That the tongue trembles and has nought to say,
And the eyes, which fain would see, may not endure.
And still, amid the praise she hears secure,
She walks with humbleness for her array;
Seeming a creature sent from Heaven to stay
On earth, and show a miracle made sure. (Rossetti)

[† Краса и знатность госпожи моей

В приветствиях ее видны столь явно,

Что всяк язык немотствует бесправно,

А глаз не смеет устремиться к ней.

Она же средь похвал, что внятны ей,

Идет, облачена смиреннонравно,

Как посланная с Неба достославно

На землю, чудо утвердить на ней. (англ., Россетти)]

Два других перевода сделаны в наше время: первый – Марком Мьюса, второй – Мэрион Шор: