Сказать почти то же самое

[†да может и не заметит никто в канцелярии тут они всё пишут чего-то даже когда и не нужно никому а кто эти листы найдетси ли инфила нель бюс делъ кюможет ничего и в башку не придёт. (нем., Кребер)]

Казалось бы, перед нами попытка восстановить диалектный смак оригинала, но я так не думаю. Здесь встает вопрос весьма деликатный, вопрос о непристойностях, не только в изобилии рассыпанных по начальным страницам на «Баудолиновом» языке, но появляющихся там и сям и в остальном тексте, когда персонажи из простонародья говорят друг с другом, прибегая к диалектным оборотам и проклятиям.

Итальянский (и романские языки в целом) щедр на богохульства и непристойные выражения, тогда как немецкий в этом отношении весьма сдержан. Поэтому какое-нибудь выражение, которое в итальянском было бы, может, и неприличным, но вполне привычным, в немецком прозвучало бы как невыносимо богохульное или, во всяком случае, чересчур вульгарное. Кто видел фильм Вуди Аллена «Разбирая Гарри», тот знает, что там появляется некая нью-йоркская дама, каждые десять секунд повторяющая слово fucking, словно междометие; но дама из Монако не смогла бы произносить аналогичное выражение с такой непринужденностью.

В начале второй главы моего романа Баудолино въезжает верхом в собор Святой Софии в Константинополе и, чтобы выразить свое возмущение поведением крестоносцев, которые растаскивают священную утварь и оскверняют храм, будто перепившиеся разбойники, выкрикивает несколько проклятий. Эффект должен быть комическим: чтобы обвинить захватчиков в святотатстве, Баудолино сам, в свою очередь, изрыгает богохульства – пусть даже делает он это, охваченный священной яростью и из самых благородных побуждений. Однако итальянскому читателю Баудолино кажется не последователем Антихриста, а добрым христианином, искренне возмущенным, хотя ему, пожалуй, стоило бы тщательнее выбирать выражения.

Итак, Баудолино, бросаясь на святотатцев с обнаженным мечом, кричит:

Ventrediddio, madonna lupa, mortediddio, schifosi bestemmiatori, maiali simoniaci, è questo il modo di trattare le cose di nostrosignore?

[Разъязви вас огонь в бога и в рот и в душу, в чертову мать и в печенки, христопродавцы, олухи, свиньи, паскуды, беззаконничать над добром Господа нашего Христа Иисуса?![114]^*]

Билл Уивер постарался, чтобы его английский перевод был настолько богохульным, насколько вообще может быть таковым английский язык, и перевел так:

God’s belly! Ву the Virgin’s death! Filthy blasphemers, simonist pigs! Is this way to treat the things of our lord? (Weaver)

[† Утроба Божия! Клянусь смертью Приснодевы! Грязные богохульники, свиньи христопродажные, та́к обращаться с добром Господа нашего?! (англ., Уивер)]

Конечно, при этом был утрачен эффект итальянского выражения Madonna lupa (букв. «Мадонна-потаскуха»), которое я в юности, служа в армии, то и дело слышал из уст капрала-инструктора. Однако известно, что англосаксы, как и американцы-протестанты, лишены той фамильярности в обращении с вещами священными, которую, напротив, обнаруживают католические народы (испанцам, например, известны проклятия пострашнее наших).

Переводчики на испанский, бразильский, французский и каталанский не испытали особых затруднений в передаче святого негодования Баудолино:

Ventredieu, viergelouve, mordiou, répugnante sacrilèges, porcs de simoniaques, c’est la manière de traiter les choses de nostreseigneur? (Schifano)

[† В Бога, в Матерь, богоубивцы, святотатцы богомерзкие, свиньи христопродажные, та́к обращаться с добром Господа нашего?! (фр., Скифано)]

Ventredediо́s, virgenloba, muertedediо́s, asqeurosos blasfemadores, cerdos simoníacos, es ésta la manera de tratar las cosas de nuestroseñor? (Lozano)