«Сказать все…»: избранные статьи по русской истории, культуре и литературе XVIII–XX веков

мы видим здесь важнейшее автобиографическое признание. Это он, Пушкин, год назад победил в себе «злобного поэта», сумел подняться к правде и миру, — и наградою явилась лучшая поэма!

Однако и стихи «Он между нами жил…» (где сначала, мы помним, мелькнуло «торгаш… собачий лай…») не даром дались; их тоже нужно отнести к тем бурям, что разыгрывались под обычной житейской оболочкой…

Пушкин в 1833‐м начал послание Мицкевичу, но не кончил, отложил; в 1834‐м завершил, перебелил рукопись, но не напечатал! Возможно, оттого, что все же не смог в стихах найти должной дозы «правды и мира» — такой, как в «Медном всаднике».

Или все дело в том, что снова возникли надежды на выход поэмы?

В 1836‐м Пушкин предпринял отчаянную попытку — переделать рукопись, как-то учесть царские замечания. Попытался даже серьезно ухудшить текст: вместо «кумир на бронзовом коне» попробовал «седок на бронзовом коне». Попробовал и, кажется, сам на себя осердился. Переделка так и не была завершена. Пушкин погиб, не увидев своей лучшей поэмы в печати.

Сегодня может показаться странным, отчего царь так разгневался на кумира; но дело в том, что это слово в те времена было страшнее, чем теперь: оно означало — идол, истукан.

Пятый, посмертный том пушкинского журнала «Современник» открывался знаменитым письмом Жуковского о кончине великого поэта, а затем сразу — «Медный всадник», конечно исправленный по царским замечаниям, без самых резких слов в адрес «горделивого истукана», но все же дух, смысл сохранялся; и оба дружелюбных примечания о Мицкевиче остались: царь их прежде не заметил, оттого и теперь цензоры не тронули!

Меж тем Мицкевич за границей, узнав о гибели Пушкина, тоже ищет настоящих слов… Ходили слухи, будто он искал Дантеса, чтобы отомстить. Весной 1837 года Мицкевич написал и опубликовал свой некролог-воспоминание. Еще не зная ни пушкинской поэмы, ни стихов «Он между нами жил…», польский поэт сочинял, будто догадываясь о «прекрасных порывах» Пушкина. Он писал с той же нравственной высоты, которая достигнута в споре-согласии «Медного всадника»:

«Я знал русского поэта весьма близко и в течение довольно продолжительного времени; я наблюдал в нем характер слишком впечатлительный, а порою легкий, но всегда искренний, благородный и откровенный. Недостатки его представлялись рожденными обстоятельствами и средой, в которой он жил, но все, что было в нем хорошего, шло из его собственного сердца».

Одного из собеседников не стало, свет же умершей звезды продолжал распространяться…

Пройдет еще несколько лет, и в руки Мицкевича попадают посмертные выпуски пушкинских сочинений.

11 февраля 1841 года в Париже друг Пушкина — тот, кто отвозил его в Лицей и хоронил, — Александр Иванович Тургенев записывает: «На лекцию Мицкевича. Собирался отдать ему стихи Пушкина, как голос с того света, но не положил на кафедру».

15 февраля Тургенев вновь записал: «С Мицкевичем встретился: он не знает стихов к нему Пушкина, ни 3‐х последних частей его; обещал их ему».

Пройдет еще год, и 25 февраля 1842 года Тургенев напишет Вяземскому: «Сообщаю вам извлечение из трех (а может быть, и четырех) лекций Мицкевича, мною слышанных. В последнюю — положил я на его кафедру стихи к нему („Голос с того света“) нашего друга-поэта».

В 9‐м томе посмертного собрания пушкинских сочинений (первой из трех «последних частей», где публиковались прежде не печатавшиеся его труды) польский поэт впервые прочел «Он между нами жил…» и «Медного всадника»!

Мицкевич, прекрасно владевший русским языком, конечно, очень многое понял даже и по многократно испорченному тексту петербургской поэмы; нашел он и свое имя в пушкинских примечаниях к «Медному всаднику».

Так же как Пушкин некогда встретился с «самим собою» в стихах «Памятник Петру Великому».

В будущем, в каких-нибудь польских или западных архивах, может быть, удастся найти отклики польского поэта на пушкинский «голос с того света…».

Вулканические вспышки спора-согласия двух гениев остались как бы «вещью в себе»: правду и мир Мицкевич возвестит Пушкину в некрологе, ничего не зная о «Медном всаднике»; поэма и стихи Пушкина дойдут к польскому мастеру позже, неполно…