Скажи Алексу, чтобы не ждал

«Почти все кровати пустуют», – думает Ганс. Его младшая сестра Лизерль работает няней где-то под Тюбингеном, самая младшая – Софи – отбывает трудовую повинность в приюте на границе со Швейцарией. Вернеру – единственному брату Ганса, самому младшему из детей – сейчас девятнадцать, и он служит во Франции. Ганс смотрит на большой кухонный стол, а потом на бледную мать. Каким пустым, должно быть, кажется ей этот стол теперь, когда уехал и Ганс! Только Инге всегда рядом, она мамина помощница и отцовский секретарь, она словно срослась с домом, и Ганс от всего сердца желает ей поскорее выйти замуж. Иначе ей отсюда не выбраться. Как бы Ганс ни любил своих родителей, – и своего строгого отца в особенности, – он знает, что Инге приходится нелегко. Быть может, именно поэтому она не хочет отпускать их с Алексом.

– В такую погоду нельзя спать на улице! – восклицает она и осуждающе поднимает указательный палец: – Так и помереть недолго.

Не сосчитать, сколько раз Ганс спал под открытым небом – со своими товарищами по гитлерюгенду, как солдат, в любую погоду, – однако Инге и слышать ничего не хочет. Она уже поднимается в мансарду, в бывшую комнату братьев, чтобы застелить кровати свежим бельем. Мать только молча улыбается ей вслед.

– Эх, мамочка, неужели с твоей дочерью никак не договориться? – укоризненно спрашивает Ганс, но потом смеется и целует мать в щеку.

Немного отвернувшись от стола, Алекс прикрывает зевок коротким рукавом рубашки, однако Ганс все видит и думает: глупо отказываться провести эту ночь в теплой постели, да он и сам устал. Еще он может показать Алексу фотографии из Парижа, путевые заметки из Швеции и вообще – всю свою прежнюю жизнь. Алекс столько рассказывал о своем детстве в России: три коротких года оказались источником бесконечных историй и анекдотов. Теперь Ганс должен показать ему Ульм, каким бы скромным он ни казался по сравнению с великой царской Россией.

Возвращается раскрасневшаяся Инге и говорит, что кровати готовы.

– Хорошо, мы останемся, – сдается Ганс, – но рано утром уедем.

– А лодка? – спрашивает Алекс.

Ганс напрочь забыл о пробоине – он вообще склонен либо не замечать препятствия, либо не считать их таковыми в зависимости от настроения.

– Починим завтра, – предлагает он.

– Лучше сейчас, – возражает Алекс и едва заметно кивает, указывая на Инге, которая радостно потирает свои трудолюбивые руки. Алекс прав: если они будут возиться с лодкой завтра утром, то не уедут.

На мгновение Ганс задумывается, не позволить ли лени вопреки здравому смыслу победить, но в конце концов соглашается:

– Хорошо. Давай спустим лодку в подвал, там есть все необходимое.

Основную работу предстоит выполнить Алексу, чьи руки годятся для создания не только бюстов Бетховена, но и вполне полезных вещей. Ганс всегда любил строить шалаши, плоты, плотины и все такое, но не отличался большим мастерством и потому никогда не мог полностью воплотить свои идеи в жизнь. Впрочем, заделать небольшую дырку в днище лодки – невелика хитрость, а если и окажется таковой, то Алекс что-нибудь да придумает.

Женщины скрываются на кухне, чтобы второй раз за вечер помыть посуду, а Ганс с Алексом выходят на улицу и взваливают на плечи еще влажную лодку. Лестница в подвал старая, узкая и неровная, спустить по ней лодку – та еще задача. Теперь Алекс идет впереди, а Ганс – сзади, нетвердым шагом они спускаются по ступенькам. Дверь в подвал закрыта – и это странно: в детстве она всегда была нараспашку. Ганса осеняет внезапная догадка, но не успевает он произнести ни слова, как Алекс уже толкает дверь.

Колокольный звон, и объявление: «Here is the BBC News» [2]. Герр Шолль стоит спиной к двери, склонившись над верстаком, где, судя по всему, лежит радиоприемник. Он выпрямляется и, обернувшись, вглядывается в лицо незнакомого молодого человека в плохо сидящей коричневой рубашке и с чем-то тяжелым на плече. Диктор говорит по-английски, и герр Шолль понимает: выключать радио нет смысла, пусть работает себе.

– Это Томас Манн? – спрашивает незнакомец.

– Пока нет, – бесстрастно отвечает отец.

В подвал втискивается Ганс, «чем-то тяжелым» оказывается деревянная лодка, и Ганс обращается к отцу:

– Папа, это мой друг Александр Шморель.

Он говорит это тоном, который мгновенно возвращает герру Шоллю уверенность и ощущение безопасности, и тот отвечает, коротко бросив на сына строгий взгляд:

– Вам следовало постучать.

Затем закрывает дверь и делает радио погромче.

1933 год

Небо над полем светлое и ясное, как глаза новорожденного, воздух как никогда чист, а по земле радостно шагают брат и сестра. Они с трудом сдерживают веселость, девочка несет корзинку с яйцами, взятыми у крестьянина, – мать велела, их нельзя разбить. А девочке очень хочется попрыгать и потанцевать, солнышко так тепло светит, а впереди – длинная ровная дорога, иди себе и иди. Мальчик идет впереди, ему нет еще и пятнадцати, но гордо выпяченная грудь в коричневой рубашке хорошо смотрелась бы и в солдатской шинели.