Скажи Алексу, чтобы не ждал

– Началом, – повторяет Алекс, улыбается и отпивает чай.

Зима 1942 года

Софи хочет учиться в Мюнхене – не важно на кого, но как можно скорее. Для Ганса это не новость, Софи уже говорила о своем желании на Рождество. Она говорила о нем и раньше, но потом выучилась на воспитательницу в детском саду, чтобы избежать обязательной трудовой повинности. После ей все же пришлось отбыть трудовую повинность, потому что законы изменились, и теперь воспитателей детских садов тоже заставляли работать на благо так называемого национального единства. Когда Софи оставалось отработать всего несколько дней, трудовую повинность продлили еще на полгода. Софи была в отчаянии. Дальнейшей службе она предпочла бы любую несмертельную болезнь. Ганс сестру урезонил: здоровье и силы ей еще понадобятся. Оставалась последняя надежда – убедить власти в том, что без Софи родители не справятся, однако вскоре погасла и она. Теперь Софи сидит в захолустье на швейцарской границе и присматривает за детьми, родители которых – по крайней мере большинства – сидят в тюрьме, но, как метко выразилась Софи на Рождество, «неплохие люди, особенно по сравнению с моим верным фюреру начальством».

Слова о том, что без Софи родители не справятся, нельзя назвать ложью. Вот Ганс держит в руках письмо матери, написанное нетвердым и дрожащим почерком. С осени колики не прошли, а стали только хуже, врачи разводят руками и могут сказать лишь то, что это не рак. Мать пишет, что им нужна помощь Софи по дому, ведь сама она с трудом передвигается из-за боли, а Инге занята бумажной работой в канцелярии отца. К тому же нельзя забывать о том, что у Софи есть жених! По крайней мере, так мама всегда называет Фрица, как всегда называла Трауте невестой Ганса. Когда закончится война и Фриц будет освобожден от офицерских обязанностей, первое, что нужно сделать, – это жениться и создать семью… Однако, несмотря на все разумные доводы, Софи больше всего на свете хочет учиться в Мюнхене. «Что же делать?» – спрашивает мать.

Ганс знает, что это он виноват – по большей степени. Это он рассказывал Софи о студенческой жизни в Мюнхене, рассказывал о лекциях и дискуссиях, рассказывал о своем русском друге. Говорил, что она зачахнет, если станет домохозяйкой или секретаршей.

А еще Ганс знает, что он прав. Однообразная домашняя жизнь, которая делает Инге такой несчастной, погубит Софи – с ее стремлением к созиданию и жаждой знаний. Ганс знает это, но все равно сидит сейчас у окна и смотрит на заснеженный соседский сад, задумчиво прикусив ноготь. На рождественских каникулах он находился в приподнятом настроении и предвкушал перемены, хотел сделать первый шаг к чему-нибудь и чувствовал, что серьезность Софи может оказаться тем, чего так не хватает ему и Алексу. Однако сейчас его настроение испортилось, и он думает: почему именно Софи? Почему не Вернер, с которым они в детстве делили комнату и уже тогда хорошо ладили? Почему не Инге? Да, почему ей не приехать? Ганс мог рассказать Инге что угодно – она держала все его тайны при себе. А когда отец злился, Инге всегда вставала на сторону Ганса. И Гитлера, но сейчас он предпочитает об этом забыть. Ганс думает о Софи и ее попытках его образумить – сестренке не нравится, что Ганс вечно гуляет с девчонками, а ведь она знает далеко не о всех его похождениях! Говоря языком философии, Софи можно было бы назвать ригористом – человеком, который строг к себе и столь же строг к другим. Ганса это в ней, конечно, восхищает – когда она применяет свои моральные нормы не к нему.

Из задумчивости Ганса выводит металлический привкус на языке, и только через секунду приходит боль. Ганс прикусил ноготь настолько, что пошла кровь. Громко выругавшись, он встает и подходит к столу, в одном из ящиков которого хранятся пластырь и бинт. Пока он стоит там, нагнувшись над столом, засунув одну руку в ящик, а другую – неловко подняв, чтобы ничего не запачкать кровью, он вдруг думает: как же хорошо, если рядом кто-то есть. Несмотря ни на что. Хорошо, если рядом кто-то есть, когда в душе Ганса наступает осень, кто-то, кто знает все черты его характера – особенно плохие. Кто-то, кто может поддержать. Кто-то вроде Софи.

Ганс находит пластырь, торопливо наклеивает на палец – впрочем, ранка совсем крохотная и кровь уже засохла. Потом берет ручку и пишет матери: «Я настаиваю на том, чтобы сестренка как можно скорее приехала ко мне в Мюнхен. Во время рождественских каникул я подробно изложил свое мнение на этот счет, с тех пор оно не изменилось. Софи нельзя отказывать в учебе. С наилучшими пожеланиями, Ганс». И приписка: «Мы пойдем друг другу на пользу». Он кладет письмо в конверт, пишет на нем адрес, надевает пальто и сапоги.