Скажи, что будешь помнить

– Жду, что ты извинишься. Как я извинялась и буду извиняться перед мамой, когда не права сама или кто-то, за кого я несу ответственность. Это не так трудно, если ты об этом думаешь. Всего одно слово. Два, если хочешь по-настоящему.

В его глазах стальной блеск. Гордость. Это я понимаю, потому что гордость и мой главный грех, но сейчас мне не до всей этой чепухи. И исключений не будет даже для Дрикса. Подбираю щенка, но не успеваю скатиться с кровати, как Дрикс кладет пальцы на мое запястье.

– Не уходи.

Пульс отзывается на его прикосновение, но я стараюсь сохранять хладнокровие.

– Это не извинение.

Он поглаживает мое запястье большим пальцем, и на нем появляются мурашки.

– Может, и не извинение, но я все равно прошу тебя остаться.

Мне хочется остаться. Хочется, чтобы меня просили об этом, и это даже важнее извинения. Его взгляд смягчается – так он просит прощения, и я сдаюсь, остаюсь на кровати и не позволяю щенку перебежать к Дриксу. Предатель.

– Ты всегда, когда злишься, выпускаешь рога, или приберегаешь это для меня? – Дрикс тоже вытягивается.

Губы расползаются в улыбке, за что я готова возненавидеть себя.

– Похоже, только для тебя.

– Могла бы предупредить об опасности кровопотери от твоих рогов. В следующий раз захвачу аптечку. Может, иголку с нитками для порезов поглубже.

И вслед за этим убийственный удар по моей гордости.

– Извини, что вышел из себя. Что не помог. – Я замечаю, что по-настоящему он своей вины так и не признал. – И не хочу, чтобы ты извинялась перед кем бы то ни было за то, какая ты. Никогда этого не делай.

Открываю рот, но ответить не успеваю – Дрикс перебивает.

– Мой отец – музыкант.

Морщу лоб, не вполне понимая, какое-это имеет значение и что с этим делать.

– Он хороший музыкант. Очень хороший. Можно даже сказать, один из лучших.

Щенок трижды обходит сложенное одеяло и, свернувшись комочком, подкатывается под бочок своему спасителю. Я этому только рада – судя по выражению на лице Дрикса, песик нужен ему больше, чем мне.

– Отец знал, что он хорош. Перед моим рождением его хит вышел на первое место в списке «Билборд».

Улыбаюсь:

– Правда? А что за песня?

Дрикс откидывается на подушку и поворачивается лицом ко мне.

– Это важно?

В его глазах боль, и я качаю головой – нет, не важно.

– Ему нравилось быть в центре внимания, пользоваться популярностью. Он чувствовал себя едва ли не богом. Любил получать внимание, бывать на вечеринках. Любил людей, жизнь. Это и давало ему тот кайф, за которым он вечно гонялся. И ради сохранения этого кайфа, ради продолжения этого праздника он был готов на все, мог отказаться от всего, мог кому угодно сделать больно.

Щенок вздрагивает, как будто поймал себя на том, что засыпает, и Дрикс тянет к нему руку. Похоже, каждый из них нуждается сейчас в другом.

– Вот и я стал таким, как мой отец.

Кожу словно покалывает изнутри. Чувство такое, что вот сейчас я узнаю нечто важное. Имеет ли он в виду то плохое в себе, о чем постоянно говорит?

– В нашей семье я играл на барабанах. У нас неплохо получалось, и мне это нравилось. Однажды отец в перерывах между концертами вернулся в город и послушал, как я играю. Он сразу оценил мой потенциал и взял в их группу, которая как раз собиралась в очередной тур.

Из-за того, что отец постоянно бывал в разъездах, я жил со старшим братом. Присоединиться вместе со мной к новой группе он отказался. Мне было тогда пятнадцать, и Эксл посчитал, что я слишком молод для кочевой жизни и могу не справиться с тем, что она предлагает. Я решил, что он ошибается, и переехал к маме, потому что ей было наплевать, чем я занимаюсь.

В музыкальном отношении я сделал большой шаг вперед. – По его лицу скользит тень улыбки. – Дела группы пошли намного быстрее. Если раньше мы играли во всяких сомнительных местах, то теперь стали собирать большие аудитории. Нас заметили фирмы звукозаписи, начались разговоры о возможных проектах. Мне нравилось играть, нравились сами концерты, внимание, вечеринки. Нравилось чувствовать себя почти богом.

Его улыбка блекнет и тает, в глаза пробирается тьма, и у меня холодеет под ложечкой.

– До вступления в группу я был одним человеком, а через некоторое время после вступления уже другим. Мне было наплевать, кого я обидел, кому сделал больно. Единственным, что имело значение в жизни, стал я сам. В тот магазин я забрел пьяный в стельку, потому что считал себя непобедимым.

Смелости Дриксу не занимать – глаза он не отводит. Я бы так не смогла. Не смогла бы обнажить душу и выставить на всеобщее обозрение мои ошибки.

– Я потерял себя, Элль. Я не говорю, что знаю, кто я теперь, но точно не тот парнишка, который чувствовал себя почти богом. И за это я должен благодарить твоего отца.

Киваю. Он искренен и честен, а раз так, то пусть знает, что я понимаю его.