Скажи, что любишь меня

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Любовь к тебе — убивает, Ярослав. Я знаю, что обещала, помню собственные слова. Но ты словно маятник: сейчас один, через пару часов совершенно другой. Понимаю, невозможно изменить человека без его согласия или попытаться исправить, но прошу — не делай так больше. Ты даже не представляешь, какие ужасы я пережила в голове, пока этот чертов телефон выдавал мне лишь один ответ: абонент недоступен.

Шумно вздохнул, прикрывая глаза и слыша стук собственного сердца. Вообще-то это больно. Ему раньше говорили подобное, но как-то совсем не пробирало, разбиваясь о ледяную стену, выстроенную им самим. Однако сейчас все иначе, словно Раиса нашла невидимую глазу трещину, ударяя по ней все сильнее молотком правды.

— Если ты уйдешь, у меня ничего не останется, — выдавил с трудом признание раньше, чем успел себя остановить. — Я просто закончу свое существование без тебя.

— Люди не исчезают и не умирают только потому, что их покинули, Яр, — вздохнула, поглаживая большим пальцем его руку, пытаясь сосредоточиться, чувствуя горячее дыхание за ухом. — Я знаю, что дура наивная. И прощаю совершенно зря. Не надо мне этого доказывать или говорить. Но все равно буду пытаться достучаться до тебя, однако моя любовь не всесильна. Иногда ее просто не достаточно, чтобы все исправить. Если так случится, значит бороться у меня не осталось сил.

Вместо слов, обнял еще крепче, слыша, как где-то внизу закряхтел сосед, вышедший на прогулку со своим псом, разразившимся лаем на весь подъезд. Он знал, что люди не умирают, если их покинуть. Они учатся жить дальше, начинают новую жизнь, погружаясь с головой в новые впечатления. Да только сам так не сможет. Ведь стоит Раисе уйти навсегда, больше ничего не будет. Ни жизни, ни новых впечатлений, ни стремлений к жизни.

И возможно, это и есть любовь, которой Ярослав Тасманов так отчаянно боится.

Семью Кошкиных в Новый год можно было бы охарактеризовать просто — шумная толпа. Куча не понять, откуда взявшейся родни. Каждый пытается переорать другого, сидя за большим выставленным столом, покрытым яркой пестрой скатертью с большими красными маками. Везде и всюду еда, которой можно было бы накормить половину населения Африки. Бесконечная череда племянников, племянниц, тетушек, дядюшек, двоюродных сестер, братьев, а во главе этого маленького филиала личного Ада Ярослава — родители Раисы, смотрящие на пару. Лариса Сергеевна ободряюще и Степан Ерофеич мрачно. Десятки глаз с живейшим интересом разглядывают нового кавалера своей любимицы, сканируя каждый миллиметр. С ног до головы. Девчонки подростки стреляют глазками, правда в рамках разумного, парни хмурятся, кто-то даже прикрывает жен, восхищенно перешептывающихся друг с другом.

— Выхухоль, — потянул Степан, сжимая вилку в огромной руке с такой силой, будто представлял себе на ее месте шею парня своей дочери, сейчас крепко державшую его за руку. — Что на тебе? Тебя по каким темным углам носило, кобель малолетний?

Ярик непонимающе вскинул бровь, затем опустил взгляд на джемпер с модными дырками, потом на такие же темно-синие джинсы в зимнем варианте, где дырки были зашиты, а кое-где приклеены аппликации и возмущенно засопел.

— Дед Степ, это модно, — сразу разобиделся круглолицый мальчишка лет 15, с парочкой прыщей на лбу. — Щас все так ходят!

— Петька, — рыкнул мужчина, отчего подросток мгновенно опустил взгляд на тарелку с оливье, делая вид, что там что-то интересное.

— Между прочим — это брендовые вещи, — съязвил Ярик, вступаясь одновременно за парня и себя самого. Мало ли чего там отцу Раисы не нравится. Судя по всему, он ему вообще не нравится, даже если запакуется в костюм времен молодости Степана. — Дорогие.

— Дырки-то делать, такой труд, — ехидно отозвался Степан, не обращая внимания на шиканье жены, слыша тихое хихиканье с разных углов. — А на труселях тоже дырки, исподнее-то, небось, такое же модное! Ты б сказал, я бы с дачи привез рванье свое. Дешево, сердито, а главное МОДНО!

— Папа прекрати, — простонала Рая, тяня Ярика к столу, заставляя сидящих немного сдвинуться с дивана. Согнали парочку детей с насиженных мест на стулья, с шумом передвигаясь в небольшом зале, где еще умудрился работать небольшой плазменный телевизор, стоящий на столе, располагаться старый добрый советский шкаф с кучей хрусталя да книгами и кадка, в которой сидела большая пальма. Возможно, маленькие пространства как-то сближают родню в окружении обоев с цветами, но вот Тасманову было однозначно неуютно. Сидишь почти на краю, вжавшись в подлокотник, на колени к тебе забирается беззубая пятилетка, улыбаясь, широко и открыто, демонстрируя дырки от выпавших молочных зубов.

— Класивый, — выдала маленькая Олеся, хватаясь маленькими пальчиками за одну из дырок, затем за кулон на черной веревочке, будто пытаясь оторвать серебряный клык. Пришлось перехватить ручку, убирая осторожно. — Ты плинц?