Скажи, что любишь (СИ)

Меня коробит, но конверт забираю и скупо благодарю за «душевный подарок». Раньше мне нужна была его поддержка, но оставшись в трудный момент наедине со своими проблемами и суровым отцовским «терпи, так надо», я поняла, что ничего мне от него не надо. Не знаю сколько денег в конверте, мне не интересно. Я просто убираю их на полку, чтобы потом закинуть на Ксюхин счет. Сама потратит, когда подрастет. На мороженое.

Нина Ивановна сюсюкает над внучкой, даже слезу пускает и, конечно же, не может удержаться от советов

— Почему она у вас в ползунках? Надо пеленать, а то ноги будут кривые.

О, боже…

В этот момент даже Смолин закатывает глаза.

— От памперсов преет кожа. Надо марлю купить и сделать натуральные подгузники. Их прокипятить можно, потом хорошенько прогладить и никаких раздражений, и кожа дышать будет.

Мы переглядываемся с Кириллом, он изображает рука-лицо, а мне почему-то смешно. У Нины Ивановны столько денег, что она может покупать вагонами самые дорогие подгузники премиального качества, но на подкорке сидит прошлое, когда все бегали с тазами и кипятили марлю. Спорить тут бесполезно. Надо просто кивать, соглашаясь, и делать по-своему.

В принципе все проходит мирно, ровно до того момента, когда в разговор влезает мой дорогой папаня.

— Это все прекрасно. Подгузники, пеленки и прочая несущественная ерунда, — произносит таким тоном, будто не в гости к дочери пришел, а на собрание по поводу раздачи люлей подчиненным, — лучше скажите, как будете решать вопрос с тем, что ребенок рожден не в браке.

Все замолкают, и градус напряжения мгновенно подскакивает.

— Ген, — с натянутой улыбкой произносит мама Кирилла, — дети взрослые, сами разберутся…

— Вижу, как они разбирается, — папаня переходит границы и либо не понимает этого, либо просто убежден, что ему все можно, и что обязаны терпеть, — девчонка-то незаконнорожденная. Что люди об этом скажут, вы подумали?

Нина Ивановна охает, ее муж ворчит:

— Жень, не начинай.

А у меня падает забрало. Я готова любого загрызть за Ксюху, и плевать на последствия.

Только сказать я ничего не успеваю – Смолинская ладонь сжимает плечо. Он сдержано улыбается мне, хотя в глазах лютует бездна:

— Укладывай ее. Я сам разберусь.

Ксюха чувствует всеобщее напряжение и начинает кукситься, отвлекая меня от назревающего скандала. Я беру ее на руки, прижимаю к себе и демонстративно отхожу к окну. Спина неестественно прямая, будто мне загнали кол вместо позвоночника, едва дышится, и демоны в любой момент готовы вырваться на волю, но я старательно держу их в узде. Покачиваю ребенка, улыбаюсь, что-то ласково ей шепчу и целую в нос.

Хватит с меня гостей. Я была бы не против, чтобы кто-нибудь тактично намекнул, что они засиделись и им пора по своим суперважным делам.

— На выход, — приказывает Смолин, — прямо сейчас.

Хм, не особо тактично, но так мне даже больше нравится…

Нина Ивановна начинает кудахтать, пытаясь примирить вспыхнувшее пламя, но ее стараний явно недостаточно. Мой папаня не понимает, что перегнул палку и продолжает наседать:

— Как только о серьёзных вещах начинается разговор, так все…на выход? — возмущенно качает головой, — вопрос решать надо, а вы как дети неразумные. Сами не можете, так за вас придется делать…

Кир оборачивается ко мне, во взгляде невысказанный вопрос. В ответ я просто киваю, развязывая ему руки. Смешно, но из всех присутствующих я могу положиться только на него. Сейчас мы с ним на одной стороне.

Не знаю как, но ему удается очень быстро всех выдавить из комнаты, даже моего возмущенного нашей несостоятельностью отца.

Они уходят на кухню, плотно прикрыв за собой дверь, и дальше до меня доносятся только приглушенные обрывки голосов.

Основная стычка между Киром и моим отцом. Смолин-старший не вмешивается, хотя вряд ли его устраивает такое положение дел. У меня создается впечатление, будто Кирилл заранее его чем-то придавил, поэтому тот молчит. Зато Нина Ивановна охает, ахает, в тщетных попытках утихомирить разошедшихся мужчин. Мне ее даже жаль.

Отец, привыкший, что все можно решить нахрапом и по щелчку, продолжает выступать, но в итоге напарывается на неприступный обломок льдины по имени «Кирилл Смолин».

Вот тут-то и приходит время по-настоящему познакомиться папеньке со своим бывшим зятьком. Прочувствовать на своей собственной шкуре, каким убийственно невозмутимым и жестким может быть Кир, когда на его территорию кто-то посягает.

Я не знала, что можно разнести оппонента в хлам, ни разу не повысив голос, но сейчас именно это и происходит. Отец пытается перейти на повышенные тона, но его раз за разом холодно опускают на землю, поправляя корону лопатой. Смолин не стесняется напоминать ему, что его мнение в этом доме никого не интересует, и что орать он может исключительно за порогом.

В итоге все закачивается эпичным:

— Ноги моей здесь больше не будет, пока не эти молокососы не извинятся, за свои слова и поступки!

— Скатертью дорога.

В общем, я снова убедилась, что Кирилл конченый упырь и ни разу не гостеприимный хозяин. Вроде спокойный, но если его дергать за усы, то руку запросто откусит.