Начиная с той ночи, к моим чувствам и мыслям в отношении Аны Евы примешалась обида. Я стал резок, и, должно быть, она поняла, что мне с ней довольно часто бывает скучно. Я чувствовал, как возвращается депрессия, которая почти беспрерывно сопровождала меня с тех пор, как Ауры не стало, только на этот раз она казалась еще тяжелее, мрачнее, проходила сквозь меня словно электрический разряд и разрушала мои нервные окончания. Как-то вечером мы с Аной Евой разговаривали на кухне, и я обнаружил, что кто-то оставил на стойке яд, могло показаться, что в бутылке мескаль[35]
, но на ней было крупно написано по-испански «ЯД» и красовались черные черепа. Я сказал: это нельзя оставлять на стойке. Затем взял бутылку и поставил ее в шкаф. К чему убирать в шкаф пакет грейпфрутового сока? — спросила Ана Ева. Я услышал ее слова, и как только она их произнесла, понял, что это был пакет сока, а я убрал его в шкаф, вместо того чтобы поставить в холодильник, но когда я взглянул на нее, мне показалось, что она где-то очень далеко, в другой комнате, за стеной из матового стекла. Я сказал, ощущая, что тщетно пытаюсь вытолкнуть слова в густую желеобразную пустоту: потому что это яд, Ана Ева. Я думаю, что именно тогда и начались эти размытые дневные галлюцинации, мои глаза были открыты, я видел и знал, кто рядом со мной и что происходит, мои уши слышали все, что говорилось, но почему-то в такие моменты я уплывал, словно видения из ночных снов прорывались в действительность, как нефть выливается из затонувшего танкера. Однажды мы пошли в кино, на фильм о сбежавших из дома влюбленных подростках: в конце девушка погибает по вине юноши, она лежит в машине скорой помощи, ее белое платье залито кровью, щеки бледнеют, жизнь медленно угасает в ее глазах; я начал дрожать с головы до ног, бормотать, а потом практически кричать: нет-нет! Не надо! Нет! Я вскочил и, шатаясь, пошел вниз по проходу, кусая ладонь и плача, Ана Ева шла следом за мной, не отставая, я тащил ее за собой, не останавливаясь, не говоря ни слова, пока наконец не оказался один в баре «Рексо», где я сидел с пятью пустыми рюмками мескаля, уставившись на пустынную авениду Нуэво-Леон, залитую зеленым светом уличных фонарей; четыре улицы под разными углами сливались в одну, днем это был самый опасный и загруженный перекресток Мехико,Спустя несколько ночей она очнулась в постели, словно от кошмара, обхватила голову тонкими загорелыми руками, выглядевшими в темноте как треугольные канцелярские скрепки, ее дыхание вырывалось тихими вскриками, и сказала: прости, я больше не могу, не могу больше спать рядом с ее свадебным платьем, не могу постоянно чувствовать ее присутствие, не могу, не могу, я стараюсь, но не могу, а-а-а-а-ай, Аура, прости меня!
Через неделю мы расстались, и я сказал Ане Еве, что это не ее вина, что она прекрасна, но я оказался не готов к новым отношениям. Неужели ты думаешь, что Аура не хотела бы снова видеть тебя счастливым? — умоляла она. Я был поражен, насколько тяжело она восприняла разрыв, мне казалось, что к тому моменту Ана Ева сама хотела избавиться от меня. Когда она преклонила колени перед алтарем Ауры и ее свадебным платьем, чтобы проститься, она напомнила мне нашу бывшую домработницу Флор. Стоя на коленях, Ана Ева оплакивала нашу «несчастную маленькую умершую любовь», будто она была брошенным ребенком, умоляла Ауру простить ее, говорила, что изо всех сил заботилась обо мне, как завещала ей Аура, но я не позволял. Ее плечи вздрагивали. От начала и до конца наших отношений прошел почти месяц.
▄
Чуть позже я выяснил, что Маламудович означает «сын мудреца», или «просвещенный». А чему мой отец научился у своего отца? И чему я научился у своего?