— Он обычно представляется Третьим, а меня зовут по роду моей деятельности. Этого достаточно. Не так часто мы и общаемся с кем-то.
Ён едва кивает в знак понимания.
Чувство неприятия обуревает его с головой. Это чудовище не имело ни имени, ни роду, пока сами люди не дали ему власть, обозвав его и наделив титулом. «Майстер» разве не значит, что он лучший в своём деле? Разве не звучит уважительно? В ушах звенит от звуков хлюпающей крови под ногами и хруста ломающихся костей. Ёна подташнивает, и он приходит в себя от неприятных мыслей. Если бы не омерзительные воспоминания, он бы не заметил, что Врач стоит у его головы и тянет руки к Борд.
Ён успевает отпрянуть.
— Не брыкайся, — предупреждает Врач.
— Что вы собирались делать? — не даётся он.
Врач приподнимает бровь:
—
— Зачем? Она всё равно здесь не работает. — Ён уже по привычке прикрывает Борд ладонью. Вечно ей достаётся! Врач не намерен ему уступать, потому он продолжает: — Кто такой этот ваш Дед? Могу я с ним переговорить? Если он не хочет убивать меня, может, и Борд пощадит…
— Пощадит… — бормочет Врач. — Как о живой ведь говоришь? У меня аж холодок по телу пошёл от ужаса, глянь-ка! — Он поднимает рукав рубашки, и Ёну открывается покрытая гуськом и глубокими царапинами кожа. — Страшные вы всё-таки существа.
— Нельзя снимать с меня Борд! — на ходу сочиняет Ён. Их главарь, Дед, может, что-то и знает о программах и роботизированных помощниках, но его здесь нет. А эти ребята наверняка понятия не имеют, для чего нужна Борд и на что она способна. Так почему бы не выиграть немного времени, приукрасив некоторые из её свойств. — На ней сохранено слишком много информации.
— Да и плевать на неё.
— Большая часть важных материалов хранится на ней, — разочарованно продолжает Ён. Им взаправду не нужна воля Гао? Они совсем не боятся потерять её. Тогда что же им нужно? Ён по-новой пытается обвести Врача вокруг пальца, терять-то всё равно нечего: — Если снимете её, я всё забуду.
— Не может такого быть, — смеётся Врач, ни чуть не расстроенный ложью. Наоборот, кажется, неловкие потуги выкрутиться его веселят: — Ух, скольких я обезбордил на этой кушетке! — Затем пыл его поутихает, и он говорит более серьёзно: — Сотни раз снимал эти ваши Борд, в общем, и ещё никто при этом не забыл, как его зовут и кем он является.
Сотни раз… К Ёну вдруг приходит осознание, что он разговаривает не с обычным человеком. Судя по его недавним обсуждениям с Дилем, они распродавали людей по частям. А это неопределённое количество, «сотни», беззаботно произнесённое его заячьим ртом лишь подтверждает сказанное ранее и даёт увидеть реальные масштабы их бесчеловечности. Улыбка при упоминании о преступлениях не смягчает жестокость совершённых поступков, а вселяет страх. Нет, не просто страх. Она словно змея, от укуса которой по всему телу ядом распространяется ужас. Но жутко даже не это. Жутко то, что сам он спокоен — для него совершаемые в этом кабинете операции являются совершенно обычным делом.
— Ты чего побледнел? — прекращает донимать Ёна Врач. — Это ведь ерунда, — быстро догадывается он о сути проблемы. Не так уж много он и сказал, чтобы не понять, с чего его собеседник вдруг сравнялся цветом своего лица с побелкой. — Мы не организация, и даже не банда, коих здесь больше, чем крыс. — Он тянет руку к Борд, но Ён, как и он, не собирается сдаваться:
— Какая вам разница? На мне она или нет? От неё толку здесь никакого. А мне спокойнее, когда она рядом. Разве я не нужен вам целёхоньким? — Врач замирает. — Ну в самом-то деле!
— Чего трясёшься? Не помрёшь без неё!
Ясен пень, не помрёт. Но лишившись Борд, он будто теряет возможность вернуться домой. Они же не сохранят её. Сломают, разберут, выкинут — как собираются поступить и с ним, тогда он станет бесполезен.
И вот незадача: им не нужна информация, так что Ёну нечем откупиться.
— Может, вам воля Гао, что грязь под ногами, — бормочет он. — Но людям в городе она важна. Теперь, когда все там наверняка о ней прознали, её потеря может привести к беде. — Врач не отвечает и вроде даже призадумывается. Неужели и живущие в серых стенах подкидыши от совести не застрахованы? — Начнётся паника, попытки выдавать ложь за правду… Появится много ложной информации, и система, в которой люди живут не первую сотню лет, рухнет. Что тогда будет?
— Это всё случится, если сейчас снять с тебя Борд? — тихо смеётся Врач. — У тебя удивительно хорошо подвешен язык. Прости, но на судьбу городских нам плевать.
— Почему не даёте поговорить с вашим главарём? — теряется Ён. — Ведь это из-за него я здесь?
— И живой, — согласно кивает Врач. — Разве этого недостаточно?