Скажи им, что я сдался

— Важной пышкой себя считаешь? — Диль открывает дверь боком, потому что несёт в руках что-то чёрное. Ён сперва думает, что раз пальцы у него испачкались, будто в саже, наверняка тащит угли. Но в помещении не холодно, тогда какой в них смысл? Неужели он так им надоел, что всё-таки решили пытать? Перестарался, слишком прошёлся по их нервам.

Он успевает разглядеть руки, затем, опомнившись, отворачивается. Когда Диль к ним подходит, Ён снова закрывает глаза.

— Чего он спящим притворяется? — осуждает Диль. — Я вообще-то пожрать принёс. Крыски! Только что пойманные и на костерке поджаренные! М-м-м!

А горд-то как собой! Ён не знает, от чего сильнее его воротит: от жареных крыс, помимо которых здесь, видимо, есть больше нечего, или от самодовольства душегуба.

— Он не притворяется, — объясняет Врач. — Просто суеверный.

— Как это связано? — Телица-угольки крыс валятся на столик у изголовья кушетки. Запах омерзителен. Как будто просроченные объедки.

— По городу ходит суеверие о тебе, — продолжает со строгим видом шутить над ним Врач. — Ты не знаешь?

— Мне как-то не до суеверий было, — Диль хрупает подгоревшим мясом, и по комнате разносится вонь помоек. Крысы наверняка только вернулись, поживившись в мусорных контейнерах. Этот «аромат» не властен перебить даже огонь.

— Говорят, если тебя увидеть, смерти не миновать.

— И где здесь суеверие? — недоумевает Диль. — Пускай перестаёт тупить и не выводит меня из себя! Жри давай, а то сдохнешь с голодухи.

Уж чего Ён точно не собирается делать, так это есть всякую дрянь, тем более не пойми от кого.

— Мне нужно обсудить кое-что с вашим Дедом. — Юления, а вернее, уважительная дипломатия, не приводят его к ожидаемому успеху, потому он действует напрямик.

— Чего обсудить? Зачем? — Диль доедает свою порцию и тяжко вздыхает. — Так будешь жрать? Или не будешь?

— Не будет, — отвечает за Ёна Врач. — Наслаж…

Его перебивают хруст и новая волна запахов.

— Ну, — говорит Диль с набитым ртом и явно в лучшем расположении духа, чем в начале разговора. — Чего притих? Говори давай, чего хотел. Я передам как-нибудь при случае.

Врач набирает побольше воздуха в лёгкие, чтобы высказаться, но в итоге не произносит и слова.

— Хочу знать, почему до сих пор жив, — всё ещё не смотрит на Диля Ён.

Смириться с его присутствием всё равно что самого себя оскорбить, согласившись с тем, что по сути его испачканные по локоть в крови руки ничего особенного из себя не представляют. Беда в том, что не всегда случай даёт возможность выбирать своё окружение. С кем говорить, а кому в равной силе противостоять. Как, например, сейчас. Первого варианта Ён не желает всей своей душой, а второй — не может исполнить, как бы ни хотел.

— А в чём беда? — ожидаемо не понимает Диль. — Тебе что же, не нравится быть живым?

— Да не в этом дело!

Ён невольно поворачивается к нему и смотрит в упор. Язык немеет и на миг все слова покидают его многострадальную голову. Диль же спокойно обгладывает рёбра крысы, изредка морщась от боли. В последней драке ему изрядно прошлись по зубам. Вместо некоторых из них зияют дыры.

Ёна до костей пронизывает ощущение, что они знакомы, причём немалый срок: смотря на него, он не испытывает ни страха, ни беспокойства. И тем страннее это ощущение, что они никогда ранее не виделись. Ён точно бы запомнил лицо, расплывшееся от синяков и располосанное шрамами и ссадинами. Единственное, что выделяется на фоне полученных увечий — отдающие медью глаза. Они не только не потеряли здоровый блеск, но и с завидной напористостью излучают выразительный, полный добродушия взгляд. Который, впрочем, не сочетается с глупостью и жестокостью, слетающими с опухших от недавнего крепкого удара губ.

Врач замечает замешательство Ёна, но расшифровывает его в корне неверно.

— Я раньше пытался сохранить ему презентабельный вид, — говорит он. — Человек всё-таки должен выглядеть как человек. — «Не очень-то он и человек», — мысленно поправляет его тем временем Ён. — Дело это оказалось неблагодарным. Он после каждой вылазки в город таким вот возвращается. Только зубы новые вставляю, иначе ему трудно будет есть. Если не сможет есть нормально, быстро ослабнет. А слабые здесь долго не живут…

— Хочу знать, что Деду от меня нужно, — продолжает разговор с Дилем Ён.

— Эка хочуха! И что это знание тебе даст? — спрашивает Диль. — Попытаешься схитрить? Ладно, большой тайны в твоей поимке нет. — Врач смотрит на Диля исподлобья, словно не ждёт ничего хорошего. Во взгляде его проскальзывает злость, но высказать её он не смеет. — У тебя воля Гао? — Ён кивает. — И все об этом знают?

— Пока не… — сомневается Ён, хоть и уверен, что слухи о ней скоро долетят до самых далёких границ города.

— Знают, — не терпит возражений тот. Ён настораживается. Что-то не так. Будто его манера говорить и вести себя меняется в зависимости от темы разговора. — Есть один человек, очень скользкий, до него так просто не добраться. И он непременно захочет эту волю себе.

Явно не простой тип, раз на его поимку им и «сотни жизней» не жаль.