– Хорошо, но теперь они стоят у тебя, уделяй им чуть больше внимания. Не все цветы одинаковые, некоторые требуют более тщательного ухода, чем другие. Вот это растение, например, плохо прижилось, но не погибло. Вот, посмотри сюда, на срез. Стебель в середине еще зеленый, так что ты можешь его спасти. Я тебе еще укрепил решетку для плюща. Раз уж я здесь, может, еще что-нибудь надо наладить? Я с собой и дрель захватил.
– Да нет, вроде бы ничего не надо.
– Ну, ладно, тогда я поеду. Если что понадобится, звони. Я, если хочешь, могу присматривать за цветами, буду приезжать время от времени.
– Хорошо.
– Тогда, пока.
– Пока… и спасибо!
– Не за что.
Он смущался, как мальчишка на первом свидании.
Я закрыл за ним дверь, и уселся на диван. Я почувствовал, что устал. Словно его присутствие в доме забрало у меня всю энергию, как будто я только что переехал на новую квартиру.
Я вышел на террасу и посмотрел на то, что он сделал: в горшках свежая, только что политая земля, на решетке натянуты нити для плюща, все сухие листья оборваны. Все было в полном порядке, и у меня даже прослезились глаза.
22. Она (первая встреча)
Она никогда не была такой, как все остальные, с самого начала нашего знакомства. Всего через месяц после нашей первой встречи я предложил ей переехать ко мне и жить со мной.
Я не хотел ждать и постепенно, шаг за шагом, узнавать ее, я желал, чтобы мы сразу кинулись в бездну, и на лету, в свободном паренье испытали друг друга. Я хотел найти сердечную близость, еще не узнав ее близко, надеялся, что душевное доверие придет к нам уже после короткого знакомства.
Она согласилась.
Я не ошибся, мой выбор не был слишком поспешным, не это послужило причиной нашей размолвки. Она не была назойливой, не лезла ко мне в душу, никогда не переступала определенной черты. Она ни разу не пыталась встать между мной и моей работой, не встревала в мои отношения с друзьями. Она старалась быть рядом, а не «между».
Я вспоминаю день, когда мы впервые увиделись с ней. Мы встретились глазами, и сразу же испытали взаимную неприязнь. Я с трудом ее переваривал. Нас пригласили на ужин, и она сидела напротив меня. Передо мной сидела красивая женщина, но она была совсем не в моем вкусе: светловолосая, голубоглазая. Видно, поэтому она не произвела на меня впечатления. Мне больше нравятся темноволосые, черноглазые южанки. В ее пользу говорил только высоко стянутый на затылке конский хвост, мне нравятся женщины с волосами, собранными в хвост. Мой интерес пробудила не ее внешность, а ее стиль общения с собеседниками. Ее отличали особая манера вести разговор и уверенность, с которой она держалась за столом. Ей, как и мне, нравилось поддразнивать и подкалывать соседей по столу. Я принял ее вызов, и вскоре мы уже от души веселились, обмениваясь остротами и язвительными уколами.
В тот же вечер, после ужина, я переспал с ней.
Я ее пригласил к себе. Раньше я ни к одной женщине не испытывал такого сильного влечения.
Когда мы подошли к двери моей квартиры, я, не отводя от нее глаз, повернул ключ в замке, втолкнул ее внутрь и начал целовать, не успев даже захлопнуть дверь ногой. Казалось, я не целовал, а хотел загрызть, растерзать, проглотить ее своими поцелуями. Я сдернул тесьму с ее волос и откинул их назад, теперь я мог свободно покусывать и впиваться в ее шею. Я целовал ее плечи, губы, лицо. Я не мог оторваться от ее чистой, не тронутой косметикой кожи. Мне не терпелось взять ее, стоя у дверей, меня сжигало желание тотчас же войти в нее. Я не думал о приличиях и каких-то разговорах. Какие, к чёрту, приличия. Я хотел выпустить на волю спрятавшегося во мне зверя. Я надеялся, что она откроется передо мной своей второй, тайной стороной. Она, наверное, научилась скрывать ее, не желая, чтобы тупые, ограниченные мужчины ставили на ней свое дурацкое клеймо. Я хотел увидеть в ней первородную самку. Я хотел женщину, и должен был немедля получить ее. Я не пожирал ее влюбленными глазами, не уговаривал дрожащим от желания голосом. Нет. Только не в ту минуту. В нашем начале не было ни ожиданий, ни колебаний, ни нежностей. Не было ни ласковых слов, ни надушенных простынь и мягких постелей, а только холод стены, шум сорванной и падающей на пол одежды, глухие вскрики от царапавших кожу ногтей. Свои ласки я приберегал на потом, когда все уже закончится. Но зато, какие это были ласки, она к тому времени уже успела свести меня с ума. Я приберегал их, как сладкое лакомство, к концу обеда. А в ту минуту были только наши тела, соленый привкус и обжигающие языки пламени.