– Он лежал в темноте, но я ясно помню, что у него вся грудь была в крови. Вернее, кровью была залита белая рубашка. Он тоже был одет в мантию. Но на полу я не видела крови. Если бы она там была, я бы в нее наступила, когда встала возле него на колени.
Лейла смотрит в окно.
– О чем думаешь? – спрашиваю я.
– Температура тела после наступления смерти падает примерно на 0,83 градуса по Цельсию в час – 1,5 градуса по Фаренгейту, если тебе так проще. То есть довольно медленно. Хотя если тело держать на холоде, температура упадет быстрее. В любом случае он был мертв уже некоторое время, иначе ты не заметила бы разницу в температуре. Опять же ты почувствовала признаки трупного окоченения, пусть и легкие, а это значит, что он, скорее всего, на тот момент был мертв от трех до восьми часов, – заключает она, и у меня кружится голова от того, что это может означать.
– Но он не мог пролежать в том коридоре несколько часов, иначе кто-нибудь обнаружил бы его до меня, – говорю я, следуя ее ходу мыслей. – То есть ты думаешь, что его
Лейла морщит лоб.
– В том-то и дело. Ты говоришь, что не видела крови на полу, но на рубашке кровь
– То есть его убили где-то в другом месте, а потом поместили в тот коридор специально, чтобы я его нашла? – Я пытаюсь оценить степень усилий, которые кто-то приложил, чтобы подставить меня.
– По моему мнению, все именно так и выглядит.
– Эш знает расписание охраны вплоть до секунды, не так ли? – говорю я, обдумывая ее слова. – Значит, есть определенное время, в которое мы вероятнее всего могли бы выйти во двор с лианами, а затем уйти из него? Я вот что хочу спросить: мог ли кто-нибудь прикинуть, когда мы вернемся со двора?
Лейла кивает.
– Определенно. Проще всего куда-либо пойти сразу после начала комендантского часа, потому что у охраны всегда обход. А потом опять через минут сорок пять – когда вы, скорее всего, должны были вернуться. Если пропустить это время, потом придется ждать еще час с четвертью, когда охранники снова начнут обход.
Неудивительно, что Эш настаивал на том, что меня подставили.
– Надо выяснить, кто видел Стефано после уроков. Это позволит нам выстроить события в хронологическом порядке.
– Эш уже этим занимается, – говорит Лейла. – И еще необходимо выяснить, где убили Стефано и где держали тело до того, как подкинуть его в коридор.
Раздается краткий стук, и на двери поднимается щеколда. Входит Пиппа и смотрит на нас каким-то грустным взглядом, отчего мне сразу же становится не по себе.
– Ваше присутствие требуется в обеденном зале, – объявляет она. – Немедленно.
– Благодарю, – кивает Лейла, и Пиппа, обычно такая болтливая, молча покидает комнату.
Я жду от Лейлы ответа на свой вопрос.
– Не знаю, – говорит она, – но нам пока не хватает информации, чтобы доказать твою невиновность.
Обеденный зал был снова переоборудован в аудиторию. К тому времени как мы с Лейлой занимаем свои места, он уже почти полон. Как и в прошлый раз, преподаватели выстроились вдоль стен, наблюдая за нами, а Блэквуд восседает за учительским столом. Однако сейчас сразу бросается в глаза одна существенная разница: рядом с ней стоят двое вооруженных арбалетами охранников. Еще двое охраняют выход.
У меня так сильно крутит живот, что я с трудом сдерживаюсь, чтобы не броситься в туалет.
– Прекрати дергаться, – бормочет Эш, усаживаясь рядом со мной.
Я роняю руки на колени и перевожу взгляд с Эша на Лейлу. Оба они с каменными лицами смотрят вперед, но все мы так напряжены, что очень трудно не поддаться панике. Двое вооруженных охранников рядом с Блэквуд возвышаются перед нами, подобно ангелам смерти.
Блэквуд встает и медленно осматривает зал.
– Доброе утро, – говорит она, и аудитория эхом откликается:
– Доброе утро…
– Сегодняшнее утро воистину доброе, – продолжает она с легкой улыбкой, которая настолько противоречит общей атмосфере в зале, что я напрягаю плечи. – Расследование гибели Стефано завершено, и теперь нам известен виновник. Суда не будет. Не будет никакой шумихи.
Непроизвольно смотрю в сторону выхода. «Око за око. Здесь нет ни милосердия, ни переговоров».
Когда я перевожу взгляд обратно вперед, Блэквуд смотрит прямо на меня. Каждая мышца моего тела каменеет, и краем глаза я замечаю, что некоторые ученики поворачиваются в мою сторону. Аарья улыбается, словно в предвкушении волшебного шоу, а вот Маттео, кажется, отчего-то не по себе. Дюйм за дюймом мое тело сковывает ужас, и мне трудно дышать. Мне хочется кричать, что я никого не убивала и она должна это знать, но не могу даже пошевелиться. Невысказанные слова застревают в горле, давят на грудь. Даже Коннер смотрит на меня так, словно исход дела разочаровал его своей предсказуемостью.