Скажи мое имя

– Это была месть, не больше, – откровенность за откровенность. – А сейчас я бы хотела написать заявление и расстаться с вами в ближайшие три дня.

– А отрабатывать ты не собираешься, дорогуша? – зло шипит она.

– Я на испытательном сроке, не нужно думать, что я идиотка. Я знаю свои права.

– Бери листок и ручку. Приказ на увольнение Александра Германовича и письмо с характеристикой, я так понимаю, тебе уже не нужны?

– Оставьте себе, на память.

Присаживаюсь за стол для посетителей рядом с сыном, который с интересом прислушивается к нашему разговору, и приступаю к заявлению.

– Так ты собираешься судиться с ним? – как бы, между прочим, спрашивает эйчар через пару минут тишины.

Я знаю, что это за вопрос, и к чему приведет мой ответ. Это тот самый момент, когда я должна принять для себя решение, дать отцу моего ребенка шанс вернуть свою работу или нет. И, не смотря на все противоречия внутри, я уже давно приняла это решение.

– Нет. И никогда не собиралась.

Кладу перед Валентиной Николаевной два заявления – одно на увольнение, другое на неоплачиваемые отгулы – и поворачиваюсь к сыну.

– Пошли, Матюш, – протягиваю ему руку.

– В среду к двенадцати за трудовой и приказом, – холодное в затылок.

– Я приду.

Как только покидаю здание, обруч, сжимающий легкие, наконец, спадает, и я делаю глубокий вдох облегчения. Смотрю на сына и улыбаюсь. Он не должен заметить, как меня трясет.

– Ну что, в парк?

– Ага! – радостно говорит он.

– Лея, привет! – доносится справа.

Поворачиваюсь и вижу перед собой глубоко беременную жену Руслана. Она выглядит ещё больше, чем при нашей последней встрече и еще счастливее.

– Привет! – искренне улыбаюсь я.

– Как дела? – ее добрые зеленые глаза перемещаются от меня к сыну и обратно. Потом снова к сыну.

– Хорошо, – говорю преувеличенно-радостно, желая отвлечь от столь пристального разглядывания Матвея.

– Я слышала, что произошло, – доверительно говорит она. – Рус рассказал. Он здесь, кстати, а я так, за компанию. Врач говорит, надо двигаться, чтоб ускорить процесс, уже перехаживаю, – она кладет руки на живот и слегка поглаживает его.

Меня умиляют эти действия. Я понимаю их суть и эмоциональную подоплеку. Мне хорошо знакомы эти ощущения.

– Кого ждете?

– Мальчика, – она расплывается в очередной улыбке. – А твоему сыну сколько?

Мне не хочется отвечать не потому, что этот вопрос некорректный или раздражающий. Просто он опасный. А я должна защитить Матвея.

– Мне четыре, – выдает дитя, видимо недовольный тем, что мама молчит.

И показывает ладошку с согнутым большим пальцем.

– Совсем большой, – мягко говорит она ему. – Какие красивые у тебя глаза! – и смотрит на меня.

Я бледнею, ощущая, как кровь отлила от лица. Конечно, она заметила. Со стороны это очевидно, как то, что сейчас день.

– Нам пора, – пытаюсь закончить разговор, который ни к чему хорошему не приведет. – Была рада увидеться.

– Я тоже, Лея. И удачи тебе.

– И тебе.

Мы с Матвеем разворачиваемся в сторону метро, я почти бегу, крепко держа сына за руку. Пытаюсь обогнать стук своего сердца и свой собственный страх.

«Она все поняла. Она все поняла» – бьется в голове, терзает каждую клетку. Возможно, прямо сейчас она говорит обо этом мужу, а тот звонит Александру. У меня совсем мало времени.

Вместо прогулки по парку мы идём собирать вещи и спустя несколько часов входим в зал аэропорта.

Матвей злится на меня, потому что очень хотел еще погулять по большому завораживающему городу, и я вру ему, что мы обязательно сделаем это в следующий раз.

Это для его же блага. Я спасаю нас.

Глава 46

Александр

Рус не в восторге. Меряет шагами комнату, тянется к очередной сигарете. Я просто жду его решения. Если он не согласится, придется искать другие пути, выискивать обходные дорожки, задействовать не столь надежных людей.

И тратить драгоценное время.

То, что оно драгоценное, я чувствую каждой клеткой, каждым нервом в истерзанной душе. Внутри полный раздрай, никак с собой не совладать. Точно знаю только одно: я должен знать, кто это сделал, должен разобраться с тем или теми, кто взял на себя роль вершителя судеб. Наказать. За Лею. За себя. За то, что так и не случилось между нами.

– Допустим, я смогу пройти к вам в архив. С чего ты взял, что ваша Горгона сделает то, что я прошу, – наконец, заговаривает Рус.

– Надежда Евдокимовна женщина, хоть и устрашающая, но широчайшей души. Когда она узнает, что это для меня – сделает все.

– Фу, Яковлев, просто фу, – он выпускает очередную сизую дымку и тушит окурок. Пепельница уже заполнена до отказа нашими многочасовыми думами.

– Ты везде видишь разврат? То, что я могу просто нравиться, как человек, тебе кажется из разряда фантастики?

– Не вини меня, я делаю огромные деньги на разврате. Я вижу его везде и в каждом. Плюс, слишком хорошо тебя знаю.

– Скорее недостаточно. И что за история с деньгами за разврат?

Подаюсь немного вперёд, устало потирая шею сзади.

– Забудь, – отмахивается приятель и присаживается напротив. Берет в руки ручку и продолжает. – Лучше давай ещё раз повторим, какие документы и за какой период тебе нужны?