Скажи мое имя

– Ошибаешься. Мы умеем только бесконечно делать друг друга несчастными, – я поднимаю глаза на Александра, пелена застилающих слез делает его лицо размытым, почти некрасивым. – Уходи, пожалуйста. Уезжай. Дай мне шанс выздороветь от тебя. Пожалуйста, – уже шепчу я.

– Я не могу, – он шумно сглатывает, вглядываясь в мое лицо. – Я люблю тебя.

Говорит твердо, будто сам в это верит.

– От того, что ты будешь бесконечно повторять это, ничего не изменится. Нет у нас никакого шанса.

– Есть. Я докажу тебе это. Я все для этого сделаю, понимаешь? – эмоционально выдает он.

Резко поднимается с места, скрипя ножками стула по плитке, и идет ко мне. Я ошеломленно наблюдаю, как он огибает стол и садится возле меня на колени. Его руки сжимают мои бедра, разворачивая лицом к себе. От очередного скрежета металла я морщусь, но тут же забываю о неприятном ощущении, когда губы Александра прикасаются к моим коленям.

– Я буду просить у тебя прощения каждый день. За то дурацкое пари, за свой эгоизм, за то, что не узнал, – губы мягко проходятся по коже. Один раз, второй. – Я буду бесконечно боготворить тебя. Словами, руками, душой. – Пальцами он оглаживает бедра, сжимает ткань шорт. – Я полюблю твоего сына. Стану ему хорошим отцом. Лучшим. И, может, когда-нибудь, ты подаришь мне еще одного…

Саша прижимается к раскаленной коже ног щекой, прикрывает глаза, рвано дышит. Он не знает, не знает, не знает!

– Выбери меня, – он все еще верит, что у меня кто-то есть.

Все во мне полыхает, скребётся, кровоточит. Уши закладывает, словно в них запихали ваты, я слышу только собственное дыхание и вижу только его. На коленях, просящего, отчаянного, невозможно любимого мной. Даже в самых смелых своих фантазиях я не слышала этих слов от него. Не представляла таким… сдавшимся, покоренным. Руки трясутся, когда я опускаю их на его макушку. Когда первым робким движением убираю прядь волос со лба.

– Матвей твой сын, – шепчу на грани слышимости. Эти слова раздирают мне горло, отдаются тысячами сомнений в голове. Но сейчас я уверена, не имею права держать их в себе.

– Что? – глаза Александра распахиваются, он поднимает голову с моих колен и пронзает своим острым взглядом.

– Странно, что ты не понял этого сам, – ещё тише говорю я. Судорожно сжимаю заледеневшие пальцы на коленях. – Ему четыре, у него твои глаза и он такой умный… совсем не в меня.

Я прикрываю глаза, и из-под опущенных век вытекают две солёные дорожки. Судорожный всхлип напоминает то ли смех, то ли плачь.

Александр молчит. Чувствую, как он поднимается с колен и отходит. С огромным усилием воли открываю глаза и смотрю на него. Он выглядит потрясенным. Потирает шею рукой, мечется взглядом из стороны в сторону. Его грудь под простой черной футболкой вздымается часто и тяжело. Он шокирован, я могу это понять.

Неожиданно его взгляд натыкается на холодильник, руки опадают вдоль тела, Саша застывает.

– Это он нарисовал? – хрипло, болезненно спрашивает он, наконец.

– Да, – у меня получается ничуть не лучше. – У него талант.

– Мой отец… он был художником.

Он касается одного листа пальцами, очерчивает изображение на нем, ведет к другим рисункам.

– У него прекрасное чувство цвета. Нужно отдать его в художественную школу. Знакомый отца возьмёт его, я договорюсь. А ещё у меня дома лежат профессиональные краски, Матвею понравится. Можно переделать спальню под его комнату. Или купим дом, сделаем ему настоящую мастерскую! – Саша все говорит и говорит, как в бреду, словно не понимает…

Слезы все не прекращаются, стекают ручьями по щекам, разбиваются о мои голые колени. Он не понимает, не понимает, не понимает!

– Матвею хорошо здесь. И мне тоже. Мы никуда не поедем.

Голова Александра резко дёргается в моем направлении. Его взгляд безумный, болезненный, глаза покраснели от влаги, которой он не дал выхода. В какой-то момент мне даже кажется, что он не понимает, о чем я говорю.

– Не поступай так со мной, – он неверяще мотает головой. – Ты… не можешь дать и сразу отобрать.

Саша делает шаг назад. Ещё один. И ещё. Пока не упирается в дверь, ведущую в другую часть дома. Закрывает глаза ладонью, сжимает их, словно прогоняя из них песок. У меня сжимается сердце. Мне хочется утешить его, пообещать то, что не исполню, дать ему надежду. Но это жестоко. Лучше так. Потому что я точно знаю, что лучше для сына и никогда не поставлю его на второе место.

– Пожалуйста, – наконец говорит он. – Пожалуйста, Лея.

Каждое слово отдается тупой болью. Потому что я хочу согласиться на все. Потому что тело, вопреки разуму, тянется к нему, желает заключить с ним союз и плевать ему на последствия. Но я помню слова отца: нужно слушать голову. Она не врёт. Поэтому просто мотаю головой и тихо подвожу черту.

– Наша жизнь здесь. Твоя – там. Просто не судьба, понимаешь?

– П#здец, Лея. Это п#здец, – он злится. Выпрямляется в полный рост, сжимает кулаки. – Но мы ещё посмотрим, – жёстко заключает он и размашистым шагом выходит через веранду.