Скажи пчелам, что меня больше нет

— Да, — сказал Джейми и молча прижал меня к себе, нежно погладив мой шрам от мушкетной пули, полученной в битве при Монмуте. — Я понимаю, о чем ты, саксоночка. Когда увидел Брианну и ребятишек — думал, сердце разорвется от радости. Я так тосковал по ним, — и в то же время меня утешала мысль, что они в безопасности. Но теперь…

Сквозь ткань накидки я ощущала медленные, ровные удары его сердца. Он тяжело вздохнул, и в этот момент в костре вдруг вспыхнула смола: целый сноп искр взметнулся ввысь и растворился в ночи. Словно напоминание о войне, которая медленно сжимала вокруг нас огненное кольцо.

— Вот смотрю я на них, — вновь заговорил Джейми, — и сердце наполняется…

— …страхом, — прошептала я, еще крепче прижавшись к мужу. — Безумным страхом.

— Точно, — кивнул он. — Именно так.

* * *

Мы еще немного постояли, вглядываясь в темноту и надеясь вернуть ощущение радости. Окно Хиггинсов по-прежнему мягко светилось на дальнем конце участка.

— Девять человек под одной крышей, — сказала я.

И вдохнула холодный, пахнущий хвоей ночной воздух, представляя девять спящих во влажной духоте тел. Наверняка там сейчас и шагу ступить негде: все горизонтальные поверхности заняты людьми, а над очагом дымится чайник и котел с похлебкой.

У Хиггинсов зажглось второе окно.

— Четверо из них — наши, — со смешком заметил Джейми.

— Надеюсь, они не спалят дом, — проворчала я. Из печной трубы повалил дым и искры: кто-то подбросил в огонь дров.

— Не спалят. — Он развернул меня лицом к себе и тихонько сказал: — Я хочу тебя, a nighean. Ляжешь сегодня со мной? Может, это наша последняя ночь вдвоем на долгое, долгое время.

Я собиралась было сказать «Конечно!», но вместо этого зевнула во весь рот, едва успев прикрыть его рукой.

— Ой! Извини, я не хотела — нечаянно вышло.

Он тихонько рассмеялся. Качая головой, расправил скомканное лоскутное одеяло, на котором я сидела, опустился на колени и протянул мне руку.

— Приляг со мной, саксоночка! Посмотрим на звезды. Если через пять минут не заснешь — раздену тебя и буду любоваться твоим обнаженным телом в лунном свете.

— А если засну? — Я сбросила туфли и опустилась рядом с мужем.

— Тогда даже не буду стаскивать с тебя одежду.

Костер горел уже не так ярко, хотя дров было еще достаточно; разгоряченный воздух касался лица и шевелил волосы на висках. Крупные звезды рассыпались, словно бриллианты, оброненные небесным воришкой. Я поделилась этой метафорой с Джейми, но он лишь фыркнул в ответ. Однако потом прилег рядом и восхищенно вздохнул, любуясь чудесным зрелищем.

— Красиво! Вон там — Кассиопея, видишь?

Я посмотрела в направлении его кивка и покачала головой.

— Ничего не смыслю в созвездиях. Знаю только Большую Медведицу и еще могу показать Пояс Ориона. Куда он, черт возьми, подевался?.. И где-то рядом должны быть Плеяды, верно?

— Они входят в созвездие Тельца — которое возле Охотника. — Он вытянул руку, показывая, куда смотреть. — А это — Жираф.

— Не выдумывай! Нет такого созвездия — иначе я бы о нем слышала.

— Его сейчас просто не видно, но оно существует. Если уж на то пошло, сегодняшние события куда больше похожи на выдумку.

— Пожалуй, ты прав.

Он обхватил меня рукой, я повернулась на бок и прижалась щекой к его груди. Мы молча смотрели на звезды, слушая шелест ветра в листве и спокойное биение наших сердец.

Прошла целая вечность, прежде чем Джейми пошевелился и вздохнул.

— Таких звезд не видел с той ночи, когда мы зачали Фейт.

Я удивленно приподняла голову. Мы редко упоминали Фейт — мертворожденную дочь, навеки поселившуюся в наших душах. Нам не нужны были слова, чтобы понять чувства друг друга.

— Откуда ты знаешь, когда именно мы ее зачали? Я вот понятия не имею.

Он медленно провел пальцами по моей спине и принялся ласково массировать мне ягодицы. Будь я кошкой, непременно бы замурлыкала.

— Ну, могу и ошибаться, но мне всегда казалось, что это случилось в ту ночь, когда я пришел к тебе в аббатстве. Там в конце коридора было высокое окно; я посмотрел в него и увидел звезды. Решил — это знак. Словно звезды указывали мне путь.

Я не любила вспоминать ту ночь в аббатстве Святой Анны, где Джейми едва добровольно не сошел в могилу. Тогда было страшное время. Дни, проведенные в смятении и тревоге, сменялись мрачными, полными отчаяния ночами. В памяти осталось лишь несколько ярких эпизодов, которые выделялись, словно расцвеченные первые буквы в древних церковных книгах.

Бледное лицо отца Ансельма в свете свечей; доброта и сострадание в его глазах сменяются изумлением, когда он выслушивает мою исповедь. Аббат совершает обряд соборования у постели умирающего племянника; его руки легонько, подобно крылышкам колибри, касаются лба, век, губ и ладоней Джейми. Безмолвие полутемной часовни, где я так страстно молилась за его жизнь и где мои молитвы услышали.

Однажды я проснулась среди ночи и увидела, что Джейми стоит у моей кровати — мертвенно-бледный, обнаженный и дрожащий от холода. Он едва держался на ногах, но к нему вернулась жажда жизни и упрямая решимость, которые с тех пор ни разу его не покидали.