Скажи смерти «Да»

— Я думаю, в Москве найдется, кому поцеловать там, Юджин. Впрочем, придется выполнить вашу просьбу: чтобы там вы могли сравнить, кто делает это лучше…

…Так сладко и тихо, и вдруг скрип и гудок резкий. Я вздрагиваю, только сейчас соображая, что за рулем, и выравниваю тяжелый джип, который чуть не послала в едущий слева “Крайслер”. Я чуть не снесла ограждение моста, да и сама чуть с моста не слетела. Вильнула пьяно черным квадратом этого сейфа на колесах, и он послушался, явно храня верность своему хозяину, желая дождаться его приезда и возмущаясь наверное, что хозяин, улетев, пустил эту дуру за руль.

Да, еле-еле разошлись. Спасибо “Крайслеру” за реакцию — скрип его тормозов меня бы точно не разбудил. Если бы не рев сигнала, я бы сейчас уже вминала Корейцев “Мерс” в железо и, если удалось бы его пробить, летела бы в воду, чтобы уйти в нее и в ней остаться. Положим, достали бы потом, но меня бы это вряд ли уже успокоило.

Могла бы, вполне могла — машина тяжеленная, скорость высокая. Интересно, почему я, засыпая, на газ надавила, а не на тормоз?

Да, весело получилось бы: Юджин улетает, а я, доехав с ним до аэропорта, посадив его в самолет и отгоняя обратно домой его джип, слетаю с моста. Прямо-таки плач современной Ярославны по князю Игорю. Только Игорь ушел в поход, на бандитский свой промысел, а она на обратном пути кидается с высоты. К черту такие символы, к черту!

А что касается дур, то “Мерс” Корейцев, конечно, прав: неумно засыпать за рулем. Но, с другой стороны, хозяин его сам виноват: из-за него всю ночь провели на ногах. Вообще-то, “на ногах” — это громко сказано: скорее, на спине, на коленях, на животе, на боку и прочих местах. Он и так обычно похотлив, и ежедневный любовный сеанс у нас занимал два часа минимум — а тут разошелся так, что не остановить. Да я и не пыталась — такое ощущение было, что оба подсознательно знаем, что расстаемся навсегда, а потому и занимаемся сексом с такой яростной страстью, словно это последний раз и другого не будет уже никогда. Никаких слов, признаний, заверений, объяснений — просто совокупление, то грубое и животное, то тонкое, утонченное и извращенное. Когда уходили утром, сексуальная моя комната была как поле боя: вся простыня в сперме и моих выделениях, любимые игрушки разбросаны повсюду, а мы с ним — как с трудом уползшие с этого поля бойцы, полуживые, все в шрамах и ранениях. У Корейца вся спина в кровавых полосах от моих ногтей и следы укусов на груди — так мучительно было порой, что уже просто не могла сдерживаться и впивалась в него ногтями и зубами, себя не контролируя, а он все равно не торопился, растягивая мучения и извлекая максимум из каждого движения, из каждой секунды.

Ну и я пострадала: на попке и спине следы от плетки, внизу распухло все, а в попочку словно до сих пор член вставлен. Как заснуть умудрилась, если по пути в аэропорт еле устроилась на сиденье? Но сон, во всяком случае, оказался сильнее боли, и отключилась-то я, кажется, на несколько секунд, которые, если бы не “Крайслер”, перешли бы в вечность. Но я уже догадываюсь, что мне снилось. Ох эта ненасытность! Может, я и перебарщивала, называя себя шестнадцатилетнюю пустой оболочкой с постоянным жжением в низу живота, но была недалека от истины. А сейчас оболочка полная, а жжение все равно не проходит. И чем больше этим занимаешься, тем больше хочется — такое ощущение, словно с каждым актом сексуальность моя усиливается и еще больше раскрывается. Я только еще сильнее и острее чувствовать начинаю, лучше понимать себя и партнера, Корейца разумеется.

Господи, как же он это делает! Сам уверяет, что раньше занимался этим долго, но чисто автоматически, вгонял член в женщину как отбойный молоток, кончал раз за разом и отваливался, насытившись. Правду говорит — так и было в самом начале наших отношений и в ту первую ночь, когда он меня привез из клиники в шикарный номер супердорогой гостиницы. И я сидела там вся из себя несчастная, абсолютно необрадованная своим спасением и лысая вдобавок ко всему, да еще с чужим, совершенно незнакомым мне лицом. Он еще рассказывал мне, как воровал труп из морга и хоронил другого человека, как вывозил меня в Штаты, и отдал мне вещи, захваченные им из сейфа нашей с тобой квартиры — драгоценности, твои часы, мои документы. Я сидела вся пришибленная свалившимся на меня известием о моей смерти и воскрешении и тем, что я в чужой стране и пути назад нет, — но вдруг заметила его взгляд, нацеленный туда, где разошлись полы гостиничного халата, и спросила:

— Ты меня хочешь?