Скажи смерти «Да»

Может, имело смысл полететь с ним — но я бы там только помехой была. Помочь ему я все равно не могла ничем, да и что бы делала я там? Сидела бы в гостинице или в снятой квартире? Моталась бы по жутко дорогим магазинам и ресторанам? Да нет, нечего мне там было делать — и если бы не необходимость отомстить Кронину, я бы и не полетела туда в прошлом году. Ничто во мне не вызвало эмоций в ту последнюю поездку: ни дом, где жили с тобой, ни дом родителей, ни прочие места, с чем-то связанные, с чем-то казавшимся значимым, но оказавшимся бессмысленным. Разве что кладбище и памятник, на котором появились имя Оли Сергеевой и ее фотография, да тот ресторан, у которого тебя убили. А так все чужое было, из другой жизни, из прошлой. Этакое “де жа вю” — видишь какое-то место, вроде незнакомое, и ощущение, словно видел его уже когда-то.

Странно. Двадцать один с половиной год там прожила, а все чужое. Я несколько раз уже думала, что Юджин, наверное, хотел бы слетать туда, пусть ненадолго, а вот мне не хотелось совсем.

Черт — надо было попросить его узнать, как там мои родители. Не знаю как, но он мог бы узнать, возможно. Вообще-то, сам должен догадаться. Но, с другой стороны, зачем это мне нужно? Это ведь как бы уже и не мои родители, а родители той, кого уже нет, к кому они ходят на кладбище. Вряд ли бы они радовались, если бы выяснилось сейчас, что дочь их жива-здорова и поживает себе спокойно в Америке, наслаждаясь жизнью и многомиллионным состоянием, оставленным ей бандитом-мужем. Думаю, они бы стали отнекиваться, уверяя, что их дочь лежит на Ваганьковском, — и другая, живая, им ни к чему. Тем более что, если она на самом деле жива, значит, она просто жестокая, неблагодарная скотина, не дающая о себе знать, абсолютно не интересующаяся, как живут ее отец с матерью, — скотина, которую воспитывали как настоящего советского человека и которой, как оказалось, нужны были только красивая жизнь и деньги. В общем, как в анекдоте получилось бы: умерла — так умерла.

Я бы не смогла им объяснить, как не смогла и раньше, что не в деньгах дело: мне никогда не нужно было столько. Я не знала, что такое дорогие магазины и рестораны, и обходилась бы без этого и дальше. И наверное, не чувствовала бы себя ущербной. Просто так вышло, что я полюбила человека, который был богат, — не зная, кто он и что он, восхищаясь не его одеждой и “Мерседесом”, а уверенностью, умением себя держать, тем, что он первый довел меня до оргазма. И мне было все равно, сколько у него денег и чем он занимается. Я даже не мечтала быть с ним долго — так вышло, что он сам меня полюбил.

Но они этого не поняли, их оскорбило, что я от первого мужа ушла, с которым прожила всего три месяца, — ну не объяснять же им, что он убогий дурак с педерастическими наклонностями, что они сами подтолкнули меня к свадьбе, внушая, что ничего лучше мне не найти и что из себя я ничего не представляю. Оскорбило, что я без их разрешения осталась у тебя и начала жить с тобой. Что не вернулась, когда через несколько дней после того, как мы начали жить вместе, появилась статья, в которой говорилось, что тебя подозревают в убийстве, как раньше подозревали еще в двух. И мама звонила мне на работу и говорила, что отец все узнал и что я живу с бандитом и убийцей.

Ладно отец — генерал милиции, как-никак, притом честный и правильный, кажется, уверенный, что все бандиты плохие, а все люди в погонах хорошие, хотя в жизни зачастую все наоборот. Но мама-то должна была понять — так нет. И потом, позже — ведь мы общались все же, пусть и редко, — она никогда не радовалась за меня. А когда приехала в первый и последний раз ко мне в гости в твое отсутствие и я показывала ей, какой мы сделали ремонт, какая у меня посуда и какие вещи, когда я хотела накормить ее повкуснее, тем, что она не ела еще, — она тоже не обрадовалась. Зато назвала меня мещанкой, решив, что я окончательно помешалась, что “кроме денег” для меня больше ничего нет, что сбил меня с правильного пути “бандит и убийца”. Когда ты погиб, они, наверное, в глубине души были рады, что дочь теперь свободна, что избежала страшной участи погибнуть вместе со своим — не мужем, нет — сожителем. Они не знали, что мы в Америке поженились, а я не стала говорить, потому что для них такой брак, не признающийся здесь, ничего бы не значил. А когда все случилось со мной, думаю, сказали себе, что так и должно было быть, что дочь их выбрала тот путь, который мог привести только к одному.

А ведь я никогда не хвасталась ничем, не рассказывала, как красиво и хорошо живу, — я даже на “Мерседесе” твоем не ездила, предпочитая подаренный тобой “Гольф”, и одевалась строго и скромно, так, что только сведущий человек мог понять, что это очень дорогие вещи. Никогда не предлагала им денег, зная, что не возьмут, и по той же причине не слишком дорогие подарки дарила на праздники. Да ладно, что об этом — главное, что никто меня там не ждет, никого у меня в Москве нет, кроме тебя, вот о чем речь.