Вспомнилась вдруг одна афера, которую русские мошенники в Нью-Йорке, кажется, проворачивали. Создали контору, счет открыли и начали рассылать крупным фирмам счета от имени телефонной компании — и те платили, как и я, не вглядываясь в счета, потому что какие-нибудь двадцать-тридцать тысяч в месяц мало значат для крупной компании, ворочающей десятками и сотнями миллионов. Потом вскрылось как-то, хотя красавцы успели уже за два месяца под полтора миллиона набрать и, если бы не пожадничали, а свернули бы лавочку через месяц, ушли бы себе спокойно. Может, и не было такого, Кореец рассказал, от кого-то в Нью-Йорке услышав, может, это просто легенда про способности русских эмигрантов — но в любом случае смешно. Да, проще бы мне было иметь дело с мошенниками, а по мою душу пришли явно специалисты другого профиля.
Так неуютно в машине, когда другие люди в ней, ладно бы один, так сразу двое. Так что с этими-то делать? Вообще-то, я могла бы в город особо не выбираться, просто пересидеть — но вот перебдела в итоге. Пусть пасут теперь поляну перед домом, а в особняке на первом этаже достаточно места, где бы они могли разместиться. Тем более что им не отдыхать надо, а по сторонам смотреть. Боюсь, что глуповато вышло, — на студии мне пока делать нечего, то есть дела-то есть, но можно было задвинуть их на время, и в городе дел нет, и на кой мне три типа, ошивающихся в моем доме? Черт с ним, пусть будут. Не отсылать же их теперь обратно, тем более что за все уплачено. Я уже упрекала себя в паникерстве — а оказалось, что поступала верно, так что и эти вполне могут пригодиться. Не дай бог, конечно.
Интересно, отстанут от меня те, кто жаждет кронинских денег, когда охрану увидят, — ведь должны же они за мной хотя бы слежку установить, если не сделали этого до сих пор? Может, у меня какие-то связи тут есть криминальные, может, у меня любовник из ФБР, что вполне могло быть, с учетом отношения ко мне Бейли, — не могут они всего обо мне знать. И если охрана их напугает, так, может, и отвалят? Ох, хорошо бы было — но то, что произошло с Яшей, свидетельствует об обратном. Его они убили, зная, где лежит то, что им надо, — найми я и полк охраны, они не сдадутся. Только когда уже ясно им будет, что денег я не отдам, пойдут на крайние меры, против которых бессильна самая хорошая охрана мира, — да и вряд ли кто-то из телохранителей кинется под предназначенные мне пули. Деньги деньгами, а жить-то хочется…
…Два дня так прошло, и где-то внутри теплилась надежда, что, может, все кончилось уже, что, может, про меня забыли и решили оставить в покое. Но признавала при этом, что про меня-то они могли бы забыть, а вот про пятьдесят миллионов — вообще-то, сорок восемь тюменцы вложили, так что столько и надо было требовать, денежки счет любят, — никогда. А значит, просто маринуют они меня, ждут, по выражению Бендера, когда клиент созреет.
Был у меня один знакомый, обожал цитировать “Двенадцать стульев” и “Золотого теленка” — причем взрослый уже был: мне было семнадцать, а ему тридцать пять или чуть больше. На студии со мной работал, приставал постоянно и безрезультатно, потому что переспать я готова была с очень многими, но вот для него делала исключение. И так он меня достал тем, что говорил цитатами — своих слов у него не было, кажется, несколько штук только, когда приставать начинал, и то потому, что в творениях Ильфа и Петрова нет подходящих к этому случаю высказываний, — что я два вышеупомянутых произведения просто возненавидела. И, естественно, так ему и не отдалась к превеликому его огорчению.
Настырный был, просто ужас, — и женат при этом на девице, которая тоже у нас работала, но уволилась быстро: нашла зарплату повыше. Я ему все про молодую жену напоминала, а он не отставал — как только останемся вдвоем в монтажной или другой комнате, сразу запирает дверь и начинает хватать. Под юбку залезал, свитер на мне задирал — и видел многое, потому что я белья не носила, — и, кажется, не понимал, почему ему ничего не обламывается. А потом я с тобой начала жить. Поначалу никто не знал об этом на работе, я просто сказала, что от мужа ушла, чтобы объяснить, почему мне Лешик названивает каждые пять минут. И когда то ли на третий, то ли на пятый день, не помню точно, Минька этот опять ко мне полез — ну разве могут серьезного человека тридцати пяти или шести лет все окружающие называть Минькой? — я ему сказала, что пожалуюсь тебе.
Он тебя видел, конечно, ведь ты к нам заезжал, но не знал толком, кто ты и что ты, хотя, как и все, предполагал, — и гордо спросил, при чем здесь ты. И я ответила, что от мужа я к тебе ушла. Только тут его осенило — и больше он ко мне не подходил, хотя цитаты Ильфа и Петрова я еще какое-то время слышала, пока с работы не уволилась.