Сказка

Ну, у меня уже был дверной молоток, который, по ощущениям, весил около четырех фунтов, и если цена на золото сейчас примерно такая же, как была, когда я покинул Сентри, то он стоил около восьмидесяти четырех тысяч долларов. Если добавить к этому гранулы из ведра, я был довольно богат. Мог жить на широкую ногу, как говорится. Но была одна вещь, которая могла мне пригодиться.

— Как насчет кувалды?

Я сказал не совсем это, но они поняли.

7

Я никогда не забуду ужасную тварь с крыльями, которая пыталась выбраться из Темного Колодца. Это плохое воспоминание. Хорошим способом уравновесить его был мой отъезд из Лилимара на следующий день. Нет, слова «хороший» недостаточно. Это прекрасное воспоминание, из тех, что достаешь из памяти, когда ни у кого нет для тебя доброго слова и жизнь кажется безвкусной, как ломоть черствого хлеба. Это было плохо, потому что я уезжал (хотя я был бы откровенным лжецом, если бы не сказал, с каким нетерпением ждал встречи со своим отцом), но это было прекрасно, потому что мне устроили проводы, достойные… Я собирался сказать «достойные короля», но, думаю, имею в виду достойные уходящего принца, который снова превращался в парня из маленького городка в Иллинойсе.

Я ехал впереди в повозке, запряженной парой белых мулов. Дора в красном платке на голове и желтых кроссовках держала поводья. Радар сидела позади нас, навострив уши и медленно виляя хвостом взад-вперед. По обе стороны Галлиеновской улицы стояли серые люди. Они опускались на колени, приложив ладони ко лбу, когда мы подъезжали ближе, потом вставали и долго махали вслед. Мои выжившие товарищи из Глуби Малейн шагали рядом с нами, Эрис везла Дока Фрида в его инвалидном кресле с золотыми спицами. Один раз она подняла глаза и игриво подмигнула мне. Я ответил тем же. Над нами пролетело облако бабочек-монархов, такое густое, что затмило небо. Несколько приземлились мне на плечи, медленно расправляя крылья, а один сел на голову Радар.

У открытых городских ворот стояла Лия, одетая в платье такого же темно-синего цвета, какой обрели тройные шпили, с короной Галлиенов на голове. Она расставила ноги так же, как тогда на каменной лестнице над Колодцем Тьмы, когда держала обнаженный меч. Так же решительно.

Дора заставила мулов остановиться. Толпа, следовавшая за нами, замолчала. В руках Лия держала гирлянду кроваво-красных маков, единственных цветов, которые продолжали расти в годы серости, и меня не удивило — как, думаю, и вас, — что жители Эмписа называли эти цветы Красной Надеждой.

Лия повысила голос, чтобы ее услышали те, кто толпился на улице позади нас.

— Это принц Чарли, который сейчас отправляется к себе домой! Он несет с собой нашу благодарность и мою непреходящую признательность! Проводите его с любовью, жители Эмписа! Таков мой приказ!

Все зааплодировали. Я наклонил голову, чтобы на нее надели гирлянду — и чтобы скрыть слезы. Потому что, знаете ли, в сказках принцы никогда не плачут. Королева Лия поцеловала меня, и хотя ее рот был изуродован, это был лучший поцелуй, который у меня когда-либо был — по крайней мере, с тех пор, как умерла моя мать.

Я все еще чувствую его.

Глава тридцать вторая Вот ваш счастливый конец

1

Свою последнюю ночь в Эмписе я провел там же, где и первую — в маленьком домике Доры рядом с колодцем миров. Мы поели тушеного мяса, а потом вышли на улицу посмотреть на золотое обручальное кольцо в небе, в которое превратились теперь Белла и Арабелла. Оно было очень красивым, как иногда случается со сломанными вещами. Я снова задался вопросом, где же находится этот мир, и решил, что это не имеет значения — достаточно того, что он существует.

Я снова заснул у камина Доры, положив голову на подушку с аппликациями в виде бабочек. Спал я без ночных гостей и без дурных снов об Элдене или Гогмагоге. Проснулся уже поздним утром. Дора усердно стучала на швейной машинке, которую принес ей мистер Боудич, слева от нее лежала груда сломанных туфель, а справа — починенные. Мне было интересно, как долго еще продлится этот ее обмен.

В последний раз мы позавтракали вместе: бекон, толстые ломти домашнего хлеба и омлет из гусиных яиц. Когда с едой было покончено, я в последний раз застегнул оружейный пояс мистера Боудича. Потом опустился на одно колено и приложил ладонь ко лбу.

— Не-не, Чарли, встань, — ее голос все еще был сдавленным и хриплым, но улучшался с каждым днем. Казалось даже, с каждым часом. Я поднялся на ноги. Она протянула ко мне руки, и я не просто обнял ее, а поднял и закружил, заставляя смеяться. Потом она опустилась на колени и скормила моей собаке два кусочка бекона из своего фартука.

— Райй, — сказала она и обняла ее. — Я люблю тебя, Райй.

Она прошла со мной половину подъема на холм, к свисающим виноградным лозам, которые закрывали вход в туннель. Теперь эти лозы зазеленели. Мой рюкзак был тяжелым, а кувалда, которую я сжимал в правой руке, еще тяжелее, но свет солнца на моем лице делал день прекрасным.