Сказка без чудес

— В молодых семьях Южно-Уральской области есть проблемы с оформлением ребёнка в ясли, в детский сад? Очереди большие? — спросил он.

На что Курганов выдал не без нотки торжества в голосе:

— Никак нет! Очереди в детские дошкольные учреждения мы ликвидировали окончательно ещё в начале года!

И это было чистой правдой.

Ибо, хотя в реальной жизни в детский сад или ясли в Южно-Уральской области мог попасть далеко не каждый ребёнок — мест на всех катастрофически не хватало, губернатор устным распоряжением, словно предчувствуя, что эта тема может всплыть на самом высоком уровне, строго настрого запретил главам городов и районов, сельских поселений, составлять списки нуждающихся, создавать какие-то очереди.

И муниципалы просто отказывали обратившимся с подобной просьбой гражданам — не разводя лишней бюрократии, не объясняя причины.

— Очень хорошо, — удовлетворённо кивнул президент.

А представители СМИ усиленно стрекотали камерами, полыхали фотовспышками, фиксируя и увековечивая этот момент.

Пресс-секретарь подал какой-то неуловимый сигнал, и вся эта какофония звуков, сверкание ламп мигом прекратились.

Работники СМИ мгновенно свернули аппаратуру, и чинно, рядком, не толпясь и не топая, беззвучно и слаженно покинули кабинет.

А Курганов понял, что сейчас и начнётся самое главное.

Проводив прессу косым взглядом, враз посуровев лицом, президент в упор посмотрел на губернатора — раздражённо и, о господи! — даже гневно.

Раскрыл зелёную папочку, и с отвращением протянул собеседнику какой-то листок.

— Что это за херня, Александр Борисович?!

Курганов трясущимися руками принял бумагу, вперил в неё свой взор.

От волнения глаза его заслезились, стёкла очков запотели мигом, буквы расплывались, и он не мог прочесть предложенный документ.

Наконец, разглядел кое-как, что текст был составлен на английском. Или ещё на каком-то, пёс его задери, тарабарском, незнакомом Курганову, языке.

— Ли-фе… ундер… тхе… тшэ… — силился он произнести вслух, выговаривая по слогам набранную латинскими буквами, выделенную жирным шрифтом поверху страницы, «шапку» документа. А потом признался в бессилии: — Я н-не понимаю…

— Это я не понимаю! — недобро усмехнулся глава государства. — Не понимаю, откуда такая наглость и борзота! Вы что, там, в своих вотчинах, совсем охренели?!

33

Ах, как хорошо начинался для Дымокурова этот ласковый, наполненный ароматом луговых цветов и трав, будто свежезаваренный, хорошо настоявшийся зелёный чай, июльский день!

С утра в гости к Соломону пожаловала невеста — да не простая, а капитан полиции, местная участковая.

В гражданской одежде — будто со старинных русских миниатюр сошла, красавица писаная!

И не беда, что не в сарафане с кокошником, а в брючном костюме, простоволосая.

Зато коса русая, с золотым отливом, толщиной с руку — до пояса. Брови тёмные, не выщипанные по нынешнему обыкновению, а густые. Что называется, соболиные.

Глаза голубые, словно лесные озёра глубокие, да с искоркой серебристой — прямо надо признать, чарующие глаза!

А сама — невысокая, ладная, гибкая. И при всём при том, хотя и в цивильное обряженная — при пистолете! Этакая воительница звёздноокая. Повезло ж Соломону!

Заметившим оружие обитателям усадьбы пояснила скупо, что полицейский — всегда на службе. Даже в выходной день. А уж участковый — тем более.

Глебу Сергеевичу, как и всей дворне, судя по первой реакции при встрече, невеста Соломона определённо понравилась. Отставной чиновник, будь он лет на сорок моложе, и сам безоглядно влюбился в такую-то.

О настоящем возрасте братьев-близнецов, и в пятьсот лет выглядевшие на свои вечные тридцать, Дымокуров как-то и не подумал. Тем более, как признался родне Соломон, он честно поведал невесте историю своей необычной семьи и собственную родословную.

На что Лиза отреагировала совершенно спокойно. И то, широких взглядов, лишённая предрассудков, современная девушка!

Отец её, не хухры-мухры какой-нибудь, а целый полицейский полковник, с которым имел продолжительную беседу за лафитничком, да не одним, доброй кедровки Еремей Горыныч, против того, чтобы породниться с обитателями усадьбы, тоже не возражал.

Завтрак в имении в то утро, с учётом появления желанной гостьи, выдался, таким образом, против обыкновения поздним и праздничным.

Собралась вся будущая родня Лизы, даже Мария, закончив метаться между столовой и кухней, выставляя всё новые и новые угощения, сняв белоснежный, накрахмаленный до хрусткости, передник, присела на краешек общего стола.

На что баба Ягода не преминула заметить:

— Плохая примета. До сорока лет замуж не выйдешь!

И все добродушно прыснули, потому что сорок Марии исполнилось четыреста лет назад. И замуж она так и не вышла.

Однако бессменная кухарка, кулинар, повар и скромница тут же удивила Глеба Сергеевича.

Потчуя гостью, подкладывая ей в тарелку лучшие кусочки, Мария поинтересовалась буднично, между прочим, как чувствует себя Лизин отец. И не собирается ли в скором времени посетить усадьбу?

На что баба Ягода понимающе хмыкнула, а Василиса Митрофановна посмотрела задумчиво.