Сказка - для светлого ума закваска

Вот и подумалось бабке: уж не Анютка ли про шкатулочку кому проболталась? Может, не со зла, а так, спроста? Тут мать сразу к Анютке подступила: «Кому чужим говорила?» А девчонка твердит свое: «Кроме тебя, маманя, никому не сказывала, ни одной живой душе». Долго потом сидели, рассуждали, только попробуй, разгадай-ка такую загадку. Тут бабка Лизуткина и говорит, мол, а что ежели мы шкатулочку эту на время у вас в дому схороним? Ежели недобрый человек это в окошко стучится — откуда ему прознать? Так и будет стучать.

Мать сразу засомневалась: мол, в шкатулочке ли дело? А бабка уголком платка глаза себе утерла да и говорит:

— Не хотела я сказывать, да видно придется. У нас ведь и по дому кто-то ночами ходить стал. Сноха прямо слезьми плачет: убери, мать, шкатулочку, в ней все дело, кабы беды не вышло. Уж и не знаю я, как быть. Но и так нельзя жить. Может, конечно, все это нам привидилось, может, ничего страшного в том и нет, только уж вы не откажите, хоть на ночку шкатулочку себе в избу примите. А я уж отблагодарю потом.

Такое дело мать на себя брать не решилась. Хотела с отцом да сыном посоветоваться: дело-то непростое. Все же вещи драгоценные! А вдруг что случится — век не расплатишься. Но бабка уговаривала мать никому в избе больше не сказывать. Может, еще и так все сойдет? А за вещицы драгоценные пусть мать не волнуется: шкатулочка пустой будет. Вещицы драгоценные бабка втихую у себя же в избе и схоронит. Ну раз без вещиц — мать и согласилась.

Уж к вечеру ближе пришла бабка снова в Анюткин дом и принесла с собою корзиночку. На дне корзинки в чистом платке шкатулочка та завернута и была. Мать занавески на окнах задернула и взяла шкатулочку в руки. Была та шкатулочка резная, тонкой работы и на крышечке виднелись резные золоченые буковки, только буковки непонятные, видать, не русские. Шкатулка была пуста. Завернули ее вновь в чистую тряпицу и вместе схоронили в погреб. Никому из домашних про дело это не сказывали. А чего всех-то тревожить? Может, еще и обойдется?

Вечером после ужина каждый своим делом занимался, пока на улице не стемнело. Мать еще посуду со стола не всю убрала, Анютка к себе в уголок ушла, отец у огня сапожничал, старые валенки правил. А молодые, Борис да Елена, у себя за занавесочкой шушукались.

И тут в крайнее окошко кто-то постучался. Анютка сразу к матери кинулась, рядом встала. Она-то все знала. А одной как-никак боязно. Отец громко крикнул:

— Кто там? Заходи!

Только дверь в избу никто не открывал, никто на порог не ступал. А стук снова повторился, тут уж отец Бориске скомандовал:

— Сынок! Открой-ка дверь-то! Кто там еще?

Бориска из избы вышел, на крыльцо глянул, а вернувшись в дом, сказал, что никого там нет. Мать велела двери на засов закрыть. Она-то знала, отчего этот стук. Да и Анютка догадалась, потому от матери и не отходила. А стук опять повторился.

Стучали долго и тревожно. И на душе оттого стало как-то муторно. Бориска все порывался из дому выйти да двор обойти, только мать не пустила, остаться в избе уговорила и даже за рукав его придерживала. Ложиться спать никто не хотел. Не по себе как-то было.

И тут Елена вдруг и говорит:

— Сколько можно такое терпеть-то? Может, он всю ночь стучаться станет?

Подошла Елена к окну, занавесочки отдернула да как закричит:

— Чего тебе надо? Зачем стучишь, народ беспокоишь?

Все далековато от окна-то были, оттого, наверно, ничего и не услышали. А Елена сразу побледнела да как от окошка метнется! На лавку села, бледная вся и дрожит. Бориска к жене подступил:

— Что случилось-то?

А Елена от страха трясется и шепотом отвечает:

— Я ему: чего надо? А он мне: «Отдай шкатулочку!» Какую шкатулочку?

Тут уж Бориска подошел к окну да как крикнет:

— Какую шкатулочку?

Как Бориска не прислушивался, ответа не было. Бориска успокоил жену, мол, почудилось тебе. Тут уж и отец к окну подошел. «Что надо?» — спрашивает. И опять в ответ — тишина. Стуки вроде прекратились. Елена отдышалась немного, а потом уж и сама над собой подсмеиваться стала: ишь, чего выдумала, шкатулочку какую-то? А как вновь к окну подступить решилась — снова стук!

— Чего тебе? — Елена спрашивает, а голос от волнения дрожит: — Какую шкатулочку-то?

Елена отошла от окна и в растерянности на всех глянула:

— Он сказал: уворованную...

Получалось, что этот ночной невидимый гость только с Еленой и разговаривал, а другим неслышен был. Тут уж пришлось матери все рассказать. И про бабку Лизуткину, и про барина, и про шкатулочку в погребе схороненную. И отец, и молодые даже растерялись: ежели никто ее не видал, да бабка никому не сказывала, откуда могли прознать, что у них в избе шкатулочка эта находится?..

До утра кое-как переночевали. А как солнышко взошло, пришла бабка Лизуткина в дом. Ну, тут уж все к ней! Забирай свою шкатулку от греха подальше! Уворованная она! Вот, что голос-то за окном сказал. Как услыхала бабка слова эти, сразу в слезы:

— Так мне, старой, и надо! Сколь лет с тех самых пор прошло, думала, уж забылось. А оно вон как повернулось.