И начала бабка сказывать, как попала к ней шкатулочка. Только это был совсем другой рассказ, нежели девчонки-то слышали. По этому сказу выходило, что никакой шкатулочки бабка от барина своего не получала. Когда барыня захворала, бабка в доме барском проживала — это верно. Только никакая она была не кормилица. Горничной она при барыне жила, а муж-то ее — кучером. Барыня вдруг захворала и померла, а муж-то ее, барин, в это время в отлучке был. А горничная — вот тут, рядом. Взяла она драгоценности, какие не под ключом заперты были, а сложить их не во что. Тут она и вспомнила про шкатулочку, что у барыни возле зеркала стояла. Горничная шкатулочку ту открыла — а там письма какие-то. Сама баба неграмотная была, вот и не поняла, что это за письма такие. Письма — в огонь! А шкатулочку — с собой! туда и драгоценности сложила.
Барин смертью жены расстроен был, не до пустяков ему. Про драгоценности потом и вовсе не вспомнил, а вот шкатулочки хватился все же. Да где уж?! Нет ее, шкатулочки-то. Ну поискал-поискал, да и отстал. Барин потом заграницу уехал на жительство, а прислугу рассчитал. Вот на деньги отпускные горничная да кучер себе в деревне родной дом и построили. Сколько с тех пор лет прошло, но боялись неверные слуги драгоценности-то продавать. А вдруг да узнается?..
А вот пришел срок и понадобилась кому-то шкатулочка. Ежели бы это был сам барин или дети его — ладно. Только к тому времени уж все на том свете проживали: и мать-барыня, и сам барин, и сыновья их. Может, конечна, внуки были, только где они жили? А тут — такое, только одно бабку удивило: ведь и с ними этот гостенек-то не разговаривал, про шкатулочку не сказывал. Да и тут лишь с одной Еленою беседовал. Вот и просит бабка, мол, давайте, я сама в вашей избе нынче на ночь останусь, только пусть и Елена у гостенька спросит кое-что от имени моего. Ведь в таком страхе жить — покой в семье загубить! А с Еленой тот гостенек все же беседовал.
Мать поначалу — ни в какую! Забирай, мол, шкатулочку свою и уходи из избы подобру-поздорову! Нам еще твоих забот да страстей не хватало! Ну, бабка снова в слезы, мол, помогите, душу грешную не губите! Какая мне теперь, говорит, жизнь? А вдруг да с того света оно приходит? Отец с Борисом в разговор встревать не стали. А Елена бабку все же пожалела. Согласие дала, но два условия поставила.
Во-первых, чтобы бабка в своем родном дому правду родным поведала, про покражу рассказала. Мало ли, что со всей этой затеей приключиться может. А во-вторых, шкатулочку из погреба достать да на оконце и поставить. Ежели хозяин и вправду за ней придет — ворованную вещицу сразу из избы вон! Не нужна в избе вещица ворованная.
Бабка домой пошла для серьезного объяснения с родными своими, шкатулочку еще засветло на оконце поставили и стали ждать. Мужики тоже к вечеру-то приготовились: ножик да топор наладили. Ежели это худой человек — не зарадуется. Ну а ежели не человек это — тут уж пусть
Елена сама разбирается, раз согласилась бабке помочь. Тут и бабка в избу к ним пришла. Тоже, видать, ждала.
Стук раздался сразу, как стемнело. Бабка со страхом к окну подступила, гостя ночного спрашивать-пытать начала — ответила ей тишина. Не хотел он, видать, с нею разговаривать. Тут уж и Елена вперед ступила да у гостя ночного и спросила:
— Вот эту, что ли, шкатулочку спрашиваешь? Она что, твоя? А тебя как зовут? А ты откуда будешь?
Все в избе на Елену глядят, а ответов все одно не слышат. Тут и саму Елену спрашивать начали: кто да что? А Елена и объясняет: за шкатулочкой этой сам хозяин пришел. Зовут хозяина Матвей Семеныч. Бабка сразу от страха обомлела: никак сам барин пожаловал? Елена рассказ свой продолжает: живет, мол, Матвей этот Семеныч, далеко. Так далеко, что и глазом не увидишь, и на лошади не доскачешь. Бабка попросила у хозяина спросить, куда ему шкатулочку-то принести, чтобы взять удобнее было? Елена о том гостя спросила, а вот ответ сказать домашним не торопилась. Потом к бабке лицом повернулась и сказала с испугом:
— Он говорит: пусть на кладбище принесет в полночь. А поставит ее у могилки мужа своего покойного, барского-то кучера. Только говорит, ежели что из этой шкатулочки пропадет или до хозяина не дойдет— вора погибель ждет.
Бабка, конечное дело, заплакала: где она письма-то сожженные возьмет? Ну да делать нечего. Больше стука в окошко слышно не было. Видать, этот самый Матвей Семеныч все сказал, что надобно было. Тут и давай бабка просить мужиков до кладбища ее проводить. Страшно одной-то. А вместе они и к бабке за драгоценностями зайдут, и шкатулочку с ними отнесут. Может, за драгоценности-то хозяин и сжалится?
Мужики, хоть и боялись, но и бабку жалко стало. Вот и согласились. А тут бабка и к Елене подступилась: мол, а вдруг хозяин заговорить захочет, так кто ж его услышит? Елена согласилась только потому, что мужики в провожатые пошли. А так бы, ни в жизнь не пошла.
До кладбища шли с опаскою. Но все покойно было. Мужики возле ворот остались, а уж бабка с Еленой вперед прошли. Возле могилки указанной остановились.