Сказка о бывшем Шуте и бывшей Принцессе (СИ)

— Шутик! — она вдруг разрыдалась и кинулась мне на шею, — А тебя, ведь я ТЕБЯ больше не увижу! Буду видеть только мерзкого герцога!

Я обнимал сотрясающиеся от рыданий худые плечи и ни чем не мог помочь. Что я мог сделать? Спалить церковь? Убить герцога, инквизитора и короля? Продать душу дьяволу и загадать желание? Или попытаться прорваться вместе с ней сквозь денно и нощно охраняемую стену толщиной в пять метров и высотой во все двадцать, и при этом умудриться остаться в живых? А потом ещё уйти от погони? Всё это было смешно. И даже в случае удачи это была бы лишь отсрочка для неё, а вероятнее всё вообще стало бы только хуже. Я был единственным, кто мог спасти её, но я этого не мог. Я даже в утешение не мог ничего сказать. Мерзкого герцога… Она его ещё не видела. А я видел много лет назад. И он уже тогда имел крайне омерзительный вид. А сейчас он ещё и состарился, совсем осволочел и обнаглел. Она ведь мне не говорит о том, что приводит её в отчаяние. Её же не просто пожить в замке герцога просят, её же ЗАМУЖ за него выдают. И никому нет дела до того, что она никогда не увидит той Любви, о которой мечтает, что навсегда лишится её вообще, что лишится свободы, без которой зачахнет, и всего, что ей в этой жизни дорого. А взамен получит повинность ублажать похотливого старого скота, душный постылый замок и никчёмное безрадостное прозябание, которое у нас зовётся «женским счастьем». Она же после первой брачной ночи, пожалуй, и сиганёт – не в реку Мыр, так с самой высокой башни замка. А если нет, так умрёт через пару лет – при родах или просто исчахнув с тоски. Птице небо нужно. И песня. И рядом хотя бы одна такая же птица, а не стадо тупых, жирных и добропорядочных кур.

Я сам не заметил, как крепко стиснул её в объятиях и прижался губами к рыжим локонам.

— Шутик, — её шёпот срывался от рыданий, — милый, возьми меня! Пожалуйста! Подари мне хоть немного счастья, это стоит всей жизни.

— Нет. Для тебя это прямая дорога на костёр. И от этого станет только тяжелее, ты же понимаешь.

— Я люблю тебя, Шутик! Господи, что ж я раньше-то не сказала! – она прижалась ко мне так тесно, что стало трудно дышать.

— Я знал, — ответил я тихо.

Мы просидели так до тех пор, пока дальние вершины леса ни окрасил кроваво-багровый закат. Она окончательно измучилась и не могла больше плакать, только дыхание иногда прерывалось, и судорожно вздрагивали плечи. Я готов был сидеть так до утра, пока её не заберут из моих объятий и прямо так, заплаканную и в мужской одежде, не утащат под венец.

— А знаешь, что, — сказала она твёрдо, — Вот спросят меня, «Согласна ли ты…» и то, да сё. А я возьму и скажу – нет. Ведь не выдадут же меня после этого замуж, правда?

— Не должны… Да хрен их знает, они же инквизиторы все… — Я даже слегка растерялся.

А ведь она права! Но девушек вообще часто выдавали замуж против воли, а я не помню случая, чтобы хоть одна сказала «Нет». Почему? Неужели они все были так запуганы и обучены покорности судьбе? Или большинству из них просто надо было до зарезу замуж, всё равно за кого, а после такого уже никто больше не позовёт?

***

Как я и предполагал, король и инквизитор хотели уладить это недоразумение как можно скорее, и свадьба была назначена чуть ли не на рассвете, как обычно смертная казнь. Я не мог быть рядом с моей принцессой и мрачно наблюдал из угла королевской опочивальни, как толпа слуг прихорашивает монарха, дабы он угробил свою дочь в нарядном виде.

— Мой шут сегодня мрачен, — расплылся в улыбке король, заметив в зеркале, перед коим вертелся, мой суровый взор, — Я опасаюсь тебя, шут. Уж не воткнёшь ли ты мне сегодня в спину ножик?

— Насчёт ножа и спины не знаю. Но вот лопату вам не мешало бы при себе иметь, дабы вы на неё приданое герцога сложили и более уж не потеряли, так при вас чтоб всегда и было. А куда я вам её воткну, это уж ваше величество сами могут уразуметь, — вымолвил я очень учтивым тоном и даже поклонился со звоном бубенцов. После этого король оскорбился и больше не пытался меня задеть. Знал ведь, паскуда, что для меня значит эта женитьба, наверняка инквизитор шепнул ему об этом.

В церкви мне появляться было запрещено, но у меня там были друзья, так что я незамеченным наблюдал за торжеством сверху, из окошка на лестнице, ведущей на колокольню. Рядом со мной стоял мой друг – молодой священнослужитель, не разбираюсь я в их чинах. Знаю только, что скотина инквизитор был главнее, а мой друг знал наизусть и тайком хранил у себя один из последних уцелевших экземпляров НАСТОЯЩЕЙ Книги, не вымаранной инквизитором. Я как-то раз заглянул в неё, и буквально из нескольких страниц понял, насколько оригинал светлее, добрее, свободнее и радостнее, чем то, что свирепо зачитывалось инквизитором на службах. За хранение книги мой друг уже серьёзно огрёб, но так и не сознался, что она у него есть.