Сказка о Юппи

Но мысли, как семена,— кажется, что они умерли или навсегда уснули, а час приходит, и они прорастают и разрастаются. И вот находились такие, которые, как ни тяжело это любому юппиту, спускались в колодцы и шахты, в пещеры и расщелины. Многие говорили потом, что ничего не видели, и так оно, наверное, и было. Зато кое-кто говорил, что в самом деле видел черное небо и на нем звезды.

И начались исследования. И возникли теории, которые проверялись и подтверждались. И настало время, когда мальчик-юппит стал знаменитостью.

А Юппи прославился на Земле. Его фотографии обошли мир. О Юппи снимали фильмы. О нем писали статьи. Его знали по имени во всех странах. Но чем больше делался знаменит Юппи, тем печальнее становился. Ведь такая слава означала, что он безнадежно одинок, хотя это было очень странно. Он бы отдал всю свою славу только за то, чтобы встретить хоть одного родича.

Карамба негодовала.

— Как подумаешь, от чего только зависит слава! — говорила она удивленно.— Появилось существо, настолько дикое, что нет никого, даже напоминающего его, и вот ужо слава!

Мой же ррод так умен, что заполнил весь свет,— и, крроме рругани и насмешек,— ничего тебе! Ни ум, ни жизнеспособность ничего не значат по срравнению с цветным хвостом!

Когда в очередной раз приехали корреспонденты снимать Юппи, Карамба уселась напротив и на все голоса, нежные и пронзительные, грубые и тонкие, повторяла:

— Прредикат! Веррсификация! Онтология! Субъективизм! Кто я? Кто ты? Кто я? Кто ты? Кто мы? Откуда? Кто ты? Откуда?

— Посмотрите, послушайте, какая интересная птица! — закричали люди из съемочной группы самому главному.

Но тот послушал и сказал:

— Нет, эта птица неинтересна! Она слишком долго общалась с людьми и выучила несколько фраз, ничего в них не понимая! У нее нет, как это говорится, за душой ничего своего!

Карамба обиделась и, может быть, для того, чтобы доказать, что у нее есть за душой свое, а может, чтобы утешиться, свила гнездо и высидела четырех веселых птенцов.

Сначала мама и птенцы были неразлучны, но чем старше они становились, тем чаще покидали маму, чтобы разведать что-нибудь новенькое. Карамбу это не огорчало.

— Я и сама, честно сказать, недолго оставалась возле мамы — философствовала она.— Это не означает, однако, думаю я, что мы лишены любви к рродителям. Мы к ним не прривязаны — вот это точнее будет сказано. И как это меррзко звучит — прривязанностъ! Воистину у птиц любовь — это нечто дрругое. И учти, мой доррогой дрруг (это она уже говорила Юппи), если я так долго живу вблизи от тебя, это совсем не значит, что я к тебе прривязана. Я бы уже давно отпрра- вилась в какое-нибудь увлекательное путешествие, если бы ты не пугал меня своим одиночеством.

— А разве ты не почувствуешь одиночества, когда четыре твоих птенца навсегда покинут тебя?

— Нет, я почувствую себя так, словно полетела на все четыре стороныI

Юппи-то уж никак не мог полететь на все четыре стороны.Вместо этого он решил сходить к Дереву — может быть, Дерево, если возле него уснуть, расскажет ему, откуда он взялся в его дупле. Но Дерева уже не было. Вместо него Юппи увидел большую зарастающую травой яму. «Может быть, его вырвала буря,— подумал Юппи.— Может, оно само собралось с силами, выдернуло корни и ушло по свету искать меня?» Однако кого он ни спрашивал, не видели ли шагающего Дерева, все смеялись над ним. А он готов был расплакаться.

А еще грустно было Юппи от того, что, несмотря на всю свою славу, он по-прежнему был как бы немым — слушал и понимал всех, но его-то понимали только звери. Да еще Эрик, но только во сне.

В это время на Земле заговорили об осьминогах, как до этого говорили много о дельфинах. Устраивались экспедиции по изучению осьминогов, сооружали для них океанариумы. Писали статьи об осьминожьих городах, о голубой крови и зорких глазах осьминогов, об их «призраках», о любознательности, сообразительности и много, много о чем еще.

Юппи решил, что теперь, когда стали изучать осьминогов, возможно, научатся и их цветному языку. Но до этого не дошло. И Юппи по-прежнему чувствовал себя запечатанной книгой...

— Скажи, а почему ты не рисуешь больше вашу Юппию? — спросил однажды Эрика Папа.

— Потому что скоро они прилетят,— сказал Эрик, не отрываясь от книги, которую он в это время читал.

Папа посмотрел на Эрика так, как смотрели юппиты на мальчика, который долго сидел в темной пещере.

— Кто — они? — спросил он осторожно.

— Юппиты. Ведь ты же о них спрашиваешь?

— Ну-ка, сын, оставь свою книгу и объясни, о чем ты говоришь?

— Помнишь, Папа, я рассказывал тебе о мальчике-юппите, который сидел в темной пещере и первый из юппитов увидел звезды?

— Но ведь это было года два назад.

— Ой нет, Папа, это было очень давно.

— Но ведь ты-то вымазался в знак скорби синей краской

года два назад, не больше?

— Ну да, тогда мы в своих снах дошли как раз до этого

места.

— И ты еще не знал конца этой истории?

— Конечно, нет.

— Так чем же все закончилось?

— Еще не закончилось,— покачал головой Эрик.

— Ну-ну!