Сказка о Юппи

— Потрясающе! — закричал наконец Умный Человек.— С птичьими мозгами, и так разговаривать!

— Кто я? Кто ты? — попробовала его вразумить Карам­ба.— Кто мы? Откуда?

Но Умный Человек повел себя совсем не по-умному.

— Лови ее! — крикнул он.— Я посажу ее в клетку и буду развлекать своих гостей!

Карамба этого не ожидала и впопыхах не сразу нашла окно. Увертываясь от рук Умного Человека, она обрушила на пол десятка три книжек, так что от пыли в комнате стало темно.

— Когда слишком много мыслей,— говорила она потом Юппи,— то уже ничего не видно. Я думала, одна-две книжки его врразумят, но их было слишком много. Карамба была уве­рена, что это мысли поднялись в воздух, а не пыль.

Тщетно просил ее Юппи попытаться поговорить еще с ка­ким-нибудь умным человеком.

— С ними серрьезно рразговарривать невозможно,— твер­дила Карамба.— И все потому, что они всех дрругих считают глупее себя.

Тогда Юппи другое надумал. Ласковая девочка, решил он, наверняка станет очень умным человеком. А за это время Юппи как-нибудь научит ее понимать свой язык. Или, может быть, сам научится говорить по-человечески. Он даже пробовал, но у него не было способностей, как у Карамбы. Но ведь и он будет расти и делаться умнее и когда-нибудь приду­мает, как все это сделать.

И может быть, так оно и было бы, если бы не случи­лось беды.

То утро началось, как всегда. Девочка принесла молоко и кости. Карамбе такой завтрак не понравился, она сидела на­верху и обиженно чистила перья. Щенки обгладывали кости. Юппи лакал молоко, время от времени поднимая взгляд на девочку: не лишнее ли он съел? Младший щенок беспокоился о том же.

— Э, ты не слишком много вылакал? — говорил он, погля­дывая в его сторону.— Всем поровну, а мне больше всех!

В это время у ворот остановилась крытая машина. Двое парней, в высоких сапогах, в рукавицах, с ломиками в руках, шли от машины и улыбались. Они улыбались, и, казалось, можно бы не беспокоиться, но внутри у Юппи похолодело. Он заворчал предостерегающе, и в тот же миг щенята кину­лись в шаткую, неумело сколоченную ребятишками двора ко­нуру. Медленно пятясь, чтобы не подумали, что он так уж боится, отступил в конуру и Юппи..

— Спасайся! — раздался крик Карамбы.— Недобррые люди! Недобррые!

Юппи надеялся, что парни пройдут мимо конуры, но они направились прямо к ней.

— Не надо! — заплакала девочка.— Дяденьки, не надо!

Но парень просунул руку в конуру и нащупал одного щен­ка. Юппи думал, что щенок укусит руку, но он только скулил.

— Не надо! — плакала девочка.

А Карамба кричала все пронзительнее. И хотя это было хорошо, что она так волновалась за Юппи и щенят, но лучше бы она замолчала — под ее пронзительный крик Юппи никак не мог сообразить, что делать.

Запихнув щенка в мешок, парень опять просунул в отвер­стие руку, пошарил в конуре, чуть не задел Юппи и ухватил второго щенка. У Юппи уже не было времени подумать как

следует. Что бы ни говорило в нем, больше он не мог проти­виться этому голосу. Когтями, которые стали вдруг длинны­ми, зубами, которые стали вдруг острыми, он вцепился пар­ню в руку, так что тот вскрикнул и выпустил щенка.

II тут же Юппи бросился прочь. Последнее, что он успел еще увидеть,— это щенок, выскочивший из мешка и удираю­щий в другую сторону. Последнее, что он слышал,— крик девочки: «Быстрее! Быстрее! Убегайте! Бегите!»; крик Караи­бы, которая кричала всеми известными ей голосами: «Ско- ррей! Скоррей!»; шум машины сзади, крики парней: «Не стре­ляйте! Хвост испортите!», а потом какие-то хлопки и треск. И все. Весь его ум и все его чувства ушли в ноги, которые несли Юппи быстро, как никогда. Сначала под ногами было твердо, потом мягко и пыльно, потом пошли вперемежку корни и камни. Наконец вдруг стало тихо, только что-то очень стучало, прямо-таки ухало, что-то свистело и пыхтело в этой тишине. Не сразу Юппи сообразил, что слышит свое сердце и свое дыхание, что он в большом дремучем лесу. А когда сообразил, влез поскорее на дерево, охватил большую ветку, распростерся на ней и долго не мог отдышаться.

В этом лесу и стал жить Юппи. Карамба снова была с ним. И свежий лес был вокруг. И еды сколько угодно. Но что- то мучило Юппи.

Он не мог вернуться к девочке. И не потому, что боялся собачников. Его тоска по девочке была сильнее страха. Но все-таки вернуться он не мог. Он думал: если бы на девочку кто-нибудь набросился, он защищал бы ее из последних сил — она же только плакала. Юппи не винил ее, но вернуться к ней уже бы не смог. Он вспоминал ее ласковые руки — и это было так хорошо! Но тут же он вспоминал, как стояла она в стороне, в то время как парень запихивал в мешок белого щенка, и это было очень плохо. Но когда сразу и хорошо и пло­хо — от этого как-то совсем плохо, так что собственный хвост становится обвислым и серым.

Юппи тосковал о Дереве: заснуть бы снова под его нежную песню в теплом, сухом дупле... Но что, если точно так