– Во-первых, я все-таки уже давно взрослый, – он отвел глаза. – Во-вторых… вы думаете, что только женщины умеют обсуждать мужчин? Представьте себе барак, в котором полсотни мужиков. Можете вообразить, на какие темы они говорят? Хотя, по совести, я… эээ… понял весь процесс только в общих чертах. Но это неважно. Ну, так что же?
– Чистое полотно, – сказала Вета, так же не глядя на него. – Но мне нужно много, и…
Патрик подумал.
– Не знаю, насколько она чистая, но другого все равно нет… – он вскочил и деловито стянул с себя мундир. – Впрочем, ее можно выстирать.
Патрик снял нижнюю рубашку и протянул Вете.
– Нет, нет, – замотала она головой, – не нужно, что вы! А сами-то вы как?
– Вета, – серьезно смотрел он на девушку. – Мы договорились? Держите. Раздерем на полосы. А постирать ее все-таки, наверное, нужно.
* * *
Они потеряли счет дням. Сколько прошли – не знали. День или два блуждали в скалах, ориентируясь по солнцу; карабкались, почти не разбирая дороги, вверх по заросшим шиповником склонам, в кровь царапая руки; цепляясь за колючие ветви, сползали вниз. Потом, перевалив через гряду, еще дня три или четыре помнили точно, а дальше – время остановилось. Когда скалы остались позади, идти стало немного легче. Голод перестал чувствоваться, оставалась только жажда и слабость в ногах.
Как и следовало ожидать, Вета оказалась слабее. Все чаще она останавливалась, опускалась бессильно на землю, тяжело дыша, упираясь руками в траву. А то и вовсе валилась навзничь и лежала так, не в силах подняться. Патрик терпеливо поджидал ее, помогал подняться – молча, молча. Шел впереди, а Вета, поднявшись, плелась из последних сил, догоняя его. Теперь они больше времени тратили на отдых, чем на дорогу, и Патрик с ужасом чувствовал, как это оборачивается против них. В день они проходили теперь не больше десяти-двенадцати миль; будь он один, он шел бы гораздо быстрее.
Над их головами в ветвях орали непуганые птицы.
Ночами они жались друг к другу у маленького костра, делясь теплом. Сначала спали по очереди, сторожили, но потом махнули рукой. Если кто-то и найдет их в этой глуши, то только случайно, а сил и так оставалось слишком мало, чтобы тратить их на бессонное бдение. Оба валились вечером на траву и засыпали мертвым сном.
Однажды под проливным дождем Вета вымокла насквозь и начала кашлять. Она уверяла Патрика, что все это ерунда, но опухшее горло не давало говорить и глотать, отзываясь резкой болью.
… В какой-то момент – оба почти не помнили, в какой именно – у Веты подкосились ноги, и на ходу она рухнула лицом в траву. Патрик сделал несколько шагов вперед и остановился. Вернулся назад, наклонился, с усилием поднял девушку, закинул ее бессильную руку себе на плечо, выпрямился. Острой болью ударила память: совсем недавно вот так же он волок на себе Яна. Вета даже не пыталась протестовать. Перехватил ее поудобнее – и пошел отсчитывать шаги, приноравливаясь к своей обвисшей ноше.
И не сразу увидел, что под ногами уже не трава – слабо заметная, почти нехоженая, но все же тропинка. Только понял, что идти стало чуточку легче.
Тропинка привела к окруженному покосившимся плетнем деревянному домишку, больше похожему на сараюшку для скота.
Дверь распахнулась, на пороге появилась согнутая фигура в длинной, залатанной юбке.
– Заходите, – махнула женщина рукой. Патрик, шатаясь, волоча на себе Вету, подковылял к дому. Женщина посторонилась, давая ему дорогу. Низкое крылечко жалобно заскрипело под ногами.
– Тащи ее сюда, – хозяйка помогла принцу уложить девушку на низкую лежанку, заваленную каким-то тряпьем. И только после этого Патрик перевел дух и попытался выпрямиться, охая от боли в затекших руках и спине.
Хозяйка укрыла Вету чем-то, напоминающим драную простыню, и толкнула Патрика к колченогому деревянному столу.
– Сядь… На-ко, выпей.
Почти не осознавая, что делает, Патрик послушно взял щербатую кружку, больше напоминавшую бадью, одним духом выглотал горькое питье, закашлялся. Перевел дух. В голове прояснело, утих звон в ушах, мутная пелена, застилавшая глаза, немного рассеялась. Он поднял голову и огляделся.
Хозяйкой и их неожиданной спасительницей оказалась согнутая временем старуха в длинной зеленой юбке и неопределенного цвета вязаной безрукавке, надетой на нижнюю рубашку. Седые волосы ее были аккуратно собраны в немаленький пучок на затылке, со сморщенного, как печеное яблоко, лица смотрели пронзительные, зеленые, как хвоя, глаза – неожиданно цепкие, совсем не старческие. Коричневые узловатые руки деловито, но не суетливо выполняли свою работу и, видимо, отдыха в этой жизни знали немного. Передвигалась бабка медленно, но довольно легко, шлепая босыми ногами по земляному полу.
– Ну, как? – спросила она, склонившись над девушкой. – Оклемался?
– С-спасибо, – хрипло сказал Патрик. – У вас… можно переночевать?
Бабка хихикнула.
– Кабы не можно было, так я б тебя не то что на порог не пустила, а и тропинки бы ко мне ты не нашел, – сообщила она. – Есть, верно, хочешь?
Патрик подумал.
– Наверное, да. Я уже и сам не знаю, – попытался улыбнуться он.