Сказка о принце. Книга первая

Большинство обитателей барака составляли безликую серую массу; не обладавшие достаточной силой или нахальством, но и счастливо умевшие не высовываться настолько, чтобы привлечь к себе внимание. Все они платили дань своему некоронованному повелителю, взамен имея какую-никакую защиту в разборках с жителями других бараков. Нары, тянувшиеся вдоль стен, были отданы им тоже в строгом расчете, ибо и между собой они были неравны.

На нижней ступени лестницы стояли разные, по каким-то причинам не вписавшиеся в систему и, в основном, молодые, каторжники. Был среди них, правда, щуплый мужик лет за сорок – Верег, ювелир, осужденный за подделку драгоценных камней. Его особенно не трогали – отчасти потому, что из дома приходили ему регулярные посылки, которые самому ему почти не перепадали – большая часть уходила Хуглару, остатками кормился остальной народ. Спал Верег у двери, но в углу, дававшем небольшую защиту от сквозняка и запахов из коридора. Был Яфф, молоденький парень, тот самый подросток, с которым обменялись местами Ян и Патрик, – изгой, с которым не хотели лежать рядом даже самые презираемые. Попавший сюда за изнасилование восьмилетней сводной сестры, парень этот считался здесь «девочкой» и исправно обслуживал почти весь барак; он занимал самое продуваемое и неудобное место – прямо у входной двери; его же обязанностью было выносить утром черное ведро, источавшее неописуемый аромат и стоявшее прямо под его постелью (ведро, как ни странно, переехало с ним вместе на новое место – к вящему неудовольствию соседей). Был Йонар, калека, к которому, впрочем, относились с некоторой даже жалостью – он лишился ступни три года назад, а до этого принадлежал к «среднему классу» за изворотливый ум и способность стянуть все, что плохо лежит. Когда-то он обитал в середине, но потом был сослан ближе к выходу.

Прибывавших «проверяли на прочность» обычно по одному, но с этими двумя дело не заладилось. Будь новоприбывшие обычными осужденными, их, наверное, вскоре оставили бы в покое, наскоро впихнув в какую-никакую нишу человеческих взаимоотношений. Но имена и титулы непонятных новичков сыграли с ними одинаково добрую и злую шутку. С одной стороны, их опасались трогать как все непонятное – а вдруг ошибка, вдруг они снова взлетят на ту высоту, с которой упали было – глядишь, и вспомнят недавних товарищей по несчастью? С другой стороны, каждому грела душу мысль, что вчерашний господин – теперь такой же раб, и как сладко плюнуть ему в лицо, мстя за собственную поруганную жизнь. Их попытались опустить на самый низ, но упрямые мальчишки упорно лезли на рожон, не желая подчиняться не ими написанным правилам. Хлебную дань, установленную Хугларом, – пайка с каждого в неделю – они платить отказались. Первый месяц драться друзьям приходилось почти каждый день; порой не спасало даже грубое вмешательство охраны, не особенно разбиравшейся, кто прав, кто виноват, и угощавшей кнутами всех попадавшихся под руку.

Скоро барак понял, что избивать строптивых новичков почти бесполезно – ума не прибавляет, да и разборки с солдатами мало кому по душе. Возникла мысль об убийстве, но ее отбросили – страшно, вдруг последствия будут, ну их к черту. Что ж, можно пойти другим путем. С некоторых пор у барака не стало более приятного развлечения, как подставить этих двоих под какие-нибудь мелкие придирки со стороны охраны и начальства.

Попадался, в основном, Патрик. Ян гораздо быстрее друга понял, что попытки отстаивать свою правоту здесь ни к чему хорошему не приведут, кроме лишения пайка, увеличения нормы и прочих наказаний. Патрик же, в силу пылкости характера, не мог пройти мимо любой несправедливости, которую, как ему казалось, он в силах был разрешить. У него хватало ума не воевать с ветряными мельницами, не выступать против того, что сейчас, по своему положению, исправить он не мог. Но если он видел, как кого-то несправедливо наказали, лишили причитавшегося по праву или просто обидели, – влезал, зачастую рискуя нарваться сам. Надо сказать, что уверенный голос и спокойствие выручали его часто; порой бывало достаточно уверенности или бесстрашия, перед которым пасовали те, кто привык иметь дело с более слабыми. Тем не менее, не раз потом Ян или пытался делиться с другом, оставленным без ужина, своим пайком (Патрик, разумеется, отказывался), или, ругаясь вполголоса, промывал тому кровавые полосы, оставленные кнутами солдат. Гораздо чаще, впрочем, это бывали синяки от кулаков самих же «обиженных».