Сказка о принце. Книга первая

– Откуда я знаю? Мало ли с чего! С того, что ты, как дурак, лезешь во всякую бочку затычкой! С того, что ты им не нужен – такой… особенно после истории со Стейфом! А при ныне царствующем короле у него будет еще сколько-то времени для того, чтобы повлиять на события… А потом может родить сына ее высочество принцесса Изабель – вот тебе и еще один наследник.

– Слишком много «если» и «может», – усмехнулся Патрик, – для того, чтобы решиться на такое. Либо у него должны быть веские причины.

– Не успел ты поговорить с отцом, принц…

– Не успел, – вздохнул Патрик. – Все равно… многовато натяжек для такой версии, – и, помолчав, добавил: – Боюсь, что правды мы теперь уже никогда не узнаем.

– Скорее всего, – вздохнул и Ян.

В другой раз Ян сказал в сердцах:

– Еще немного, и мысль о побеге станет моим единственным утешением.

– Как и моим, – усмехнулся принц, вытягиваясь на нарах и закрывая глаза.

– Так в чем же дело? – оживился Ян.

– Угу… а дальше что?

– Ну… надо подумать.

– Вот именно. Куда ни кинь, вариантов – только клин. В смысле, если побег – то потом или восстание поднимать, или в разбойники… и это без шуток. Ты мечтал о такой карьере?

– Чем не идея? – пожал плечами Ян.

Патрик приподнялся, открыв глаза, и серьезно взглянул на него:

– О чем ты говоришь, Ян? Бунт против законного короля? За кого ты…

– А лучше гнить здесь всю жизнь? – зло перебил его Ян.

– Не лучше, – тихо ответил Патрик. – Но против отца я не пойду никогда. Пусть сколь угодно несправедлив был приговор, но… Против отца я не пойду, – повторил он. – Понимаешь?

– Понимаю, – буркнул Ян, отворачиваясь.

* * *

Климат северо-восточной части страны сильно отличался от мягкого прибрежного климата столицы. Зима здесь начиналась раньше и тянулась дольше; уже в сентябре наступала осень, а лето было жарче и засушливее. Горная гряда, пересекавшая страну с севера на юг, в какой-то мере защищала от постоянных степных ветров с востока. Но ночи в горах даже летом были холоднее равнинных, и утренний иней мог покрывать траву уже в начале октября.

Нынешняя осень выдалась, однако, удивительно мягкой. Октябрь уже подходил к концу, а солнце грело почти по-летнему, и ярко-синее небо и желтизна листьев разбавляли угрюмое величие гор. Старые каторжане говорили, что такой теплой осени они не припомнят за последние лет семь. Ночи были ощутимо холодными, но днем жаркие лучи бросали в пот. Впрочем, в карьере, где не было никакой защиты от палящего зноя, хватало с избытком и этого непрочного тепла. Лето здесь не любили; зимой можно согреться работой, а вот махать киркой в раскаленном котле карьера летом – удовольствие еще то.

Новичков пугали рассказами о зимних морозах, когда птицы замерзали на лету; о снежных заносах, во время которых, случалось, плутали даже идущие из барака в барак; о волках, подходящих к самому карьеру и нападающих на неосторожных. Рассказывали и о весенней распутице, когда ноги утопают в грязи по щиколотку или протекают крыши бараков от тающего снега. Вета слушала такие рассказы вполуха. Ей вполне хватало ужасов нынешних.

Каждый раз, выходя из барака, она с надеждой обводила взглядом площадь. Хоть на мгновение – увидеть, улыбнуться на бегу, чуть заметно махнуть рукой и заметить ответный слабый взмах. Если уж нельзя поговорить, за руку взять… Все трое искали любую возможность, чтобы перекинуться хотя бы парой слов, но удавалось это редко. Жизнь в бараках текла обособленно, почти не соприкасаясь.

Когда прошел первый шок, Вета поневоле начала присматриваться к товаркам по несчастью. Женщин в лагере было немного – всего около трех десятков, и каждая из них прежде была бы последней, с кем Вете хотелось бы завязать знакомство. Она и здесь не стремилась к общению, но невозможно лежать рядом на нарах и не соприкасаться локтями. Оттого ли, что нравы в бараках были разными, или же просто Вета, мягкая от природы, не обладала бесстрашием Патрика и Яна и подчинялась более спокойно, но ее не испытывали на прочность так, как юношей. А может, дело было в том, что «хозяйка» женской половины барака – худая, стремительная и черная, как грач, отцеубийца Лейла – не прониклась к новенькой особенной ненавистью. Так или иначе, сильной неприязни девушка не почувствовала. А лежащая на нарах рядом с ней молоденькая, младше Веты, девочка-проститутка Алайя испытывала к своей знатной соседке даже некоторое дружелюбие и охотно посвящала ее в тонкости нехитрого лагерного быта. И, казалось, совсем не обращала внимание на замкнутость и неразговорчивость Веты. Сама Алайя угодила на каторгу за убийство одного из клиентов, требовавшего особенно извращенных удовольствий; историей этой она охотно поделилась с Ветой в первый же вечер.

Первые две недели тянулись для девушки невыносимо медленно. Потом время побежало быстрее. И когда однажды работа закончилась раньше, и по карьеру прокатился облегченный вздох: «На молитву…», Вета удивилась: всего месяц прошел? Ей казалось, что минула сотня лет.